– Носильщик!
– Ну вот, опять начинается.
– Этот поезд на Лион?
– Справа впереди – первый путь.
– Куда опять этот озорник спрятался? Может, тебе влепить парочку, ты, дерьмоед?
– Большой привет тетушке Люси.
– Вагоны третьего класса – в голове поезда.
– Этот поезд на Лион?
– Анн-Клер, не спрашивай так часто, на Лион ли поезд, иначе я сойду с ума.
– Оставь, пожалуйста. Вот так я один раз по ошибке уехала в Марсель.
Я поднимаюсь с ней в вагон. Люди, глазеющие из окон, уже немного спокойнее. Они болтают с родственниками, стоящими на перроне, которые в данный момент стараются почему-то казаться равнодушными.
– Хелло! Носильщик! Пятьдесят два! Вот идиотизм. Малый реагирует как чучело.
– Дорогуша, у тебя есть мелочь?
– Главное – у вас хорошее место.
– Поистине нам будет очень не хватать вашего милого общества.
– Ма-а-ма! Я хочу смотреть в окошко!
– Замолчи!
– Поезд до отказа переполнен. Как хорошо, что вы вовремя пришли.
В первом купе еще есть места. Даже священник здесь, тоже едет и читает уже свой псалтырь.
– Садись сюда.
Она не слушает меня, идет дальше. В следующем купе никого, но все места заняты, кругом лежат вещи. Третье пусто.
– Я хочу сесть здесь.
– Вот как? Пожалуйста.
– Что с тобой? Почему ты сердишься?
– Когда молодая девушка едет одна, она напрашивается на случайные знакомства.
– Ну, в моем случае ты можешь быть совершенно спокойным.
– Я совсем не беспокоюсь, ибо вижу, что ты как раз заинтересована в этом.
– Я?
– Да, да, ты! Я сказал тебе: садись в купе со священником, но ты не садишься туда, где уже другие сидят…
– Этого ты даже не говорил…
– …потому что там ты не сможешь провоцировать такие сомнительные знакомства. Тебе нужно пустое купе, чтобы каждый сразу понимал, что ты едешь одна и не против…
Она тотчас вынимает свой кофр из сетки и идет назад в первое купе. Тут еще одно место свободно, напротив священника. Только теперь я замечаю, что в этом купе едут двое детей. Во время всей поездки они будут шуметь. Она занимает место и выходит со мной.
– Не сердись, об этом я совсем не подумала. Ты был прав.
– Тебе хорошо удалось испортить последние минуты. Она начинает плакать.
– Ты этим меня не проймешь. Я очень хорошо знаю, что ты можешь заплакать в любую минуту. Впрочем, здесь это не так уж редко, каждая вторая женщина плачет. Вон видишь ту малышку в красном берете, которая обвивается вокруг пучеглазого, как плющ вокруг дерева? Я бы отхлестал по щекам этого малого!
– En voiture! Просьба заходить в вагоны! Поезд отправляется!
Двери вагонов по очереди захлопываются.
Анн-Клер уже стоит наверху, низко наклоняется из окна и смотрит на меня, словно хочет загипнотизировать.
Паровоз свистит, пыхтит и фыркает; колеса начинают медленно проворачиваться. Руки, сомкнутые в пожатьях, снизу вверх и сверху вниз, размыкаются, стая белых носовых платков взмывает в воздух, поезд катится все быстрее, все быстрее.
Анн-Клер машет дольше всех.
Она уехала.
На обратном пути меня спросил пожилой мсье, где находится улица Бонифация. Я не смог ему сказать. Он в течение четверти часа пожимал мне руку и смотрел на меня так странно, словно никак не мог проснуться.
Спустя два дня пришло письмо. Она еще не может приехать. Только через неделю. Сестра очень больна.
«…Я гуляю здесь в большом саду, где много елей, и ужасно часто думаю о тебе. Вечерами я гляжу из открытого окна на звездное небо. Ты видишь его таким же, как и я, и в то же время мы так далеки друг от друга. Здесь всегда хорошая погода. Любишь ли ты меня?»
Теперь я снова одинок, и жизнь тяжела. Еще одна неделя. Целый день не знаю, что делать. Одиночество еще страшнее, чем раньше, потому что в последнее время я привык к общению с Анн-Клер.
Я все брожу вокруг нашего места встреч и жду, что она вдруг появится здесь.
Двадцать девятая глава
Я понимаю старых дев, которые обзаводятся кошками или птичками. Одна из жизненных потребностей человека – любить и быть любимым. Присутствие зверюшки разгоняет сумрак одиночества. Оно привносит чуточку красок и радости в жизнь отшельника.
Старые женщины оттого особо привязаны к кошкам и пернатым, что в этих животных есть что-то женское. Владелицы же собак, напротив, отнюдь не мечтательные, сентиментальные души. Все любительницы собачьего племени несколько замкнуты и пунктуальны, они хорошо воспринимают дисциплину, одним словом – они немного воинственны. Конечно, есть и маленькие комнатные собачки; но эти – для особо ненормальных сентиментальных особ.
Собака – дело дорогое. Большая собака много сжирает, ее приходится выгуливать, покупать намордник, налог тоже надо платить – для любви остается так мало времени. Так что собаки не принимаются во внимание. Кошки дешевле, но зато пьют много молока. Хорошая кошка одна может выпить целый литр. Нужно купить птичку, птичка почти не жрет и красиво чирикает.
На правом берегу Сены, неподалеку от Нотр-Дам, есть зоомагазин.
Я куплю себе птичку. Я буду ее дрессировать. Почему бы нет? Такое удается даже с блохами, а они еще меньше. Невозможного здесь ничего нет, нужно только проявить терпение. Дрессировать придется еще и потому, что нет денег на приобретение клетки.
В зоомагазине продаются животные всевозможных видов – попугаи, обезьяны, белые мыши. Голуби здесь тоже есть, но эти стоят дорого. Боже, что может быть лучше голубя! Голубиные яйца можно даже есть. Они хотя и небольшие, но хорошие.
А цыплятки? Да, я куплю цыпляток. Из цыпленка вырастает настоящая курица и несет настоящие яйца. Вот и готов омлет. Но постой, а не нужен для этих целей еще и петух? С петухом же это вместе слишком дорого. Кроме того, петух кричит.
Даже такой простой вещи я не знаю: нужен курице петух, чтобы нести яйца, или нет?
Кстати, я как раз был болен, когда мы проходили это в школе, если вообще тогда об этом шла речь, ибо наш классный руководитель Кокаш фон Карсаг всегда избегал эротических вещей. Вот так всегда: вместо того чтобы подготовить человека к жизни и все разъяснить, ему в школе внушают, что А плюс Б равно С. Еще учат, в каком году кто из людей испоганил мировую историю, что позабыть было бы куда приличнее, но нет – мы должны это знать как можно подробнее. Что вода закипает при ста градусах, нужно тоже учить; ну а если бы сто один… что тогда? А вот что нужно курице – об этом не говорилось. На жизнь школьным халдеям было наплевать. Садитесь, господин профессор Кокаш фон Карсаг. Вы скотина. Даже во сне вы не напоминаете гомо сапиенса. Кол! Черт побери!
Ну а что еще здесь купить?
В одной из клеток резвятся утята, давя друг друга. Один прижался к стенке клетки и выставил голову наружу, словно хочет удостовериться, скоро ли пойдет дождь.
– Я бы хотел купить утенка.
– В кассу, пожалуйста, два франка.
В пластиковую сумку засовывают утенка и протягивают мне. У него разноцветные перья и пара красивых маленьких черных глаз. Он смотрит на меня и пищит при этом, и все это очень интеллигентно.
Я иду с ним в метро.
Утенок ужасно пищит, я вставляю палец в сумку и глажу его, писк становится почти неслышным.
Наконец у меня есть объект для любви, то есть кто-то, ибо этот утенок, несомненно, личность, это я сразу понял. Я же не глуп. Интересно также, что утенок тоже сразу принял меня сердцем, мы с первого взгляда стали симпатичны друг другу.
Какой-то рабочий, стоящий рядом со мной, обращает внимание на утку, заглядывает в сумку и вопрошает:
– С чем это едят?
Нет чтобы спросить, едят ли это вообще, а то с чем! Разве в сумке – еда?
Характерно. Определенные люди интересуются животными лишь как источником мяса. Они бы съели на земле все, что движется. Напрасно я пытался бы втолковать такому парню, что утка такое же существо, как и мы. Вот этому-то? Разве это человек? У него выпученные глаза, и он бесцеремонно висит на мне. Если он еще раз облокотится на меня, я швырну ему утенка в голову.