Голова (вздыхая). Да, под квартиру не отдашь.
Еремкин. Но с точки зрения исторической…
Гавриил Гавриилович. Пошла история с географией: вот уж чего не люблю, так не люблю. И почему, господин Еремкин, вы не можете слова сказать без но?
Еремкин. Но…
Некто. Вот так они всегда: но! Не могут, по-видимости, иначе, не могут. И сколько раз я имел удовольствие их слушать, и каждый раз на этом месте удивлялся: но.
Еремкин (пугаясь и оглядываясь). Но как же мне быть, если так начинается: но? Я совсем ничего не думаю сказать лишнего, и вообще я, но…
Гавриил Гавриилович (хохочет). И опять! Не может!
Некто. Очень жаль, если не можете. Позвольте вам внушить следующее: но – есть знак гордости человеческой, а что такое гордость? Но – есть отвращение ума не токмо от законов человеческих, но даже и божеских, – а что такое ум? Но – есть знак высокой непочтительности, своеволия, так сказать, и даже дерзости. Нехорошо-с, молодой человек, нехорошо-с! обидно!
Еремкин (в отчаянии). Но…
Голова. Цыц! сама.
Входит Ее Превосходительство, поддерживаемая Иваном Ивановичем; ее почтительно приветствуют.
Ее Превосходительство. Уже? здравствуйте, уже? Я так счастлива, наконец, видеть и вообще, наконец, приблизиться – не так ли, господа? Моя мечта – садитесь, господа, – или, лучше сказать, моя идэя наконец близка… Не хотите ли чаю? впрочем, чай потом, а сперва нужно что-то другое… что? Надеюсь, господа, вы простите слабую женщину, которая, это правда, так богата идэямя, но совершенно беспомощна в вопросах – как это называется?
Мухоморов (подсказывая). Прозаической действительности, Ваше Превосходительство.
Ее Превосходительство. Мерси. Вот видите, какая у меня голова, ах, я такая бедная. Раз это не идэя, то я уже ничего не понимаю, я бессильна, как дитя, – нет, нет, не спорьте. Я даже удивляюсь иногда: зачем у меня тело? Ну, У других, я понимаю, ну, там на что-нибудь нужно; а зачем мне?
Мухоморов. Вы, Ваше Превосходительство, по моему скромному мнению, – я заранее извиняюсь, если что-нибудь не соответствует в моих словах, – вы просто дух, Ваше Превосходительство.
Ее Превосходительство. Вы так думаете? Ах, как это необыкновенно. Но я очень счастлива… Господа, позвольте вам представить нашего достоуважаемого сочлена, господина, господина…
Голова. Кто его не знает, знаем.
Мухоморов (подсказывая). Мухоморов, Анатолий Наполеонович…
Ее Превосходительство. Мерси. Вот видите, какая у меня голова! Я, право, не знаю, зачем у меня самой есть имя? Это так ненужно, когда вся душа: не так ли, достоуважаемый Павел Егорович?
Голова. Карпович, Карпов сын. (Потея.) Не могу знать, Ваше Превосходительство. Стало быть, нужно, коли дают.
Гавриил Гавриилович (хохочет). А для вывески-то? «Павел Карпович Маслобойников-сыновья, мука и бакалея».
Ее Превосходительство. Ну вот, вы все что-то понимаете и даже смеетесь, а я – как это необыкновенно – но к делу, к делу, как говорит монмари[1]. Господа, я пригласила господина Мухоморова в нашу дорогую Пушкинскую комиссию…
Голоса. Просим, просим!
Мухоморов и его жена вставят и кланяются.
Ее Превосходительство. Ах, как это трогательно! Господин Мухоморов, как вам, надеюсь, известно, самый умный человек в нашем городе; его открыл нам наш дорогой барон…
Барон. Это такой русский ум!
Голоса. Известно, известно!
– Просим!
– Садись, Мухоморов.
Мухоморов (кланяясь, рукою как бы отстраняя честь). Польщен! высоко польщен! Но как глас народа, то – молчу и покоряюсь. Однако не сокрою… Анна, выступи! Моя супруга и равным образом моя муза.
Ее Превосходительство. Ах, как романтично! Садитесь, пожалуйста, или что? Но – уже, это прекрасно. Скажите, ведь у нашего Пушкина также была муза?
Мухоморов. Как же-с. Была.
Ее Превосходительство. Ах, господа, когда я подумаю, что тень великого Пушкина присутствует между нами, то мне становится страшно, я плачу. Не удивляйтесь, господа, я слабая женщина. Правда, когда мне пришла идэя поставить в нашем Коклюшине памятник великому Пушкину, я – вы понимаете? Но теперь, когда – вы понимаете? Но почему же мы не заседаем? Или мы уже? Прошу вас, господа, заседайте, заседайте! Я умоляю!