Гавриил Гавриилович. Что же, можно. Пал Карпыч, вы, как градский голова, бессменный наш председатель – открывайте.
Голова. Открывать-то открывать… (Вздыхает.) А то вы бы, барон, а?
Барон. Нет, нет, просим.
Голова. Наше дело простое, торговое, и как по примеру прочих, так куда уж: с суконным рылом да в калачный ряд. Главное, не могу я за себя поручиться: такого могу наговорить, что и до завтраго не прочихаешься… А тут еще тень, говорите. Эх! Стало быть, открывается. Звоночек бы мне…
Ее Превосходительство. Я даже боюсь вас! Иван Иванович, дайте председателю звоночек – но как, уже?
Голова. Спасибо, милый. Кому желательно?
Мгновение некоторой нерешительности.
Некто (Исполинову, тихо). Вы уж ко мне поближе. Блокнотик вынули? Записывайте, записывайте, освещайте!
Еремкин. Позвольте мне, я быстро. Нет, нет, я без но. Просто надо, чтобы Павел Карпович, в ознаменование и, так сказать, в присутствии столь почтенных лиц, выяснил нам значение, если смею так выразиться, высказал свой просвещенный взгляд на творения и личность усопшего поэта. Я уже, кончил!
Гавриил Гавриилович. Да, не мешало бы выяснить, а то я что-то не понимаю. Нуте-ка, Пал Карпыч, понатужьтесь! (Хохочет.)
Голова. Что? шутите вы, что ли? Да как же я выясню? Нет уж, господа, ей-Богу, увольте: что касается остального, так я на все согласен, ей-Богу, а уж выяснить ничего не могу. Учены мы на медные деньги, я и счета правильно-то написать не умею, а вы говорите: выяснить. Ну, Пушкин и Пушкин – что ж тут неясного?
Ее Превосходительство. Ах, как стыдно! Неужели вы не знаете Пушкина?
Голова. Как не знать – знать-то я его хорошо знаю, я его окончательно знаю – как не знать! Но только зачем это выяснять? Ну, собрались, ну, и слава Богу, и тому порадоваться надо. Я, извините, от дела отбился с этим Пушкиным, а вы еще говорите, выяснять. Стало быть, ясно, коли собрались. Я же первый и три рубля взнес: стало быть, знаю, коли взнес; не знал бы, так не взносил бы. А вы, Гаврил Гаврилыч, чем усмехаться над моим убожеством да голову мне морочить, лучше взяли и сказали бы.
Гавриил Гавриилович. Позвольте, при чем я тут? Как всем известно, я вовсе уж не такой поклонник господина Пушкина, и зачем я стану говорить? Не желаю говорить, вот и все. В комиссию я согласен, потому что образованный человек, все понимаю, а говорить мне нечего. Пушкин! Ну, и ставьте памятник Пушкину, а если вы его не знаете, так это стыдно. Я, например, все наизусть знаю; не люблю – но знаю.
Еремкин. Да, стыдно, стыдно.
Некто. Нехорошо.
Барон. И даже некультурно.
Маслобойников (звонит). Да что стыдного-то: я ж говорю, знаю. Может, оттого, что знаю, оттого и выяснять не хочу. Не желаю выяснять. И что это, господа, привязались вы: стыдно, стыдно. Разве я прекословлю? Будь бы я прекословил, а то нет? Пушкин так Пушкин, я против него ничего не имею. А чем препираться и председателю огорчения делать, так лучше делом займемся. Вон и энти господа, художники-то, на нас косятся, думают, чем занялись вместо дела. Верно, господа?
Фраков. Помилуйте! Нам оказана такая честь.
Маслобойников. Прожектики-то принесли? Ну, ну, сейчас, дайте о деньгах сказать. Как на мне лежит счетная часть, так должен я отчитаться… Вот тут (показывает на боковой карман) лежит у меня три миллиона двести тысяч, да еще не знаю, сколько нынче по почте пришло – миллион или два. Отбою нет от денег – так и жертвуют, так и жертвуют: кто копейку, кто две.
Ее Превосходительство. Три миллиона – этого хватит?
Маслобойников. Обойдемся как-нибудь. Так что ж, картинки будем смотреть или что? Давайте уж картинки посмотрим. Ну-ка, милый, покажь, что намалевал? Разверни, разверни.
Фраков. Вот. Пожалуйста. (Развертывает на стене проект памятника.)
На рисунке Пушкин изображен в короткой римской тунике с венком на голове.
Голоса. Удивительно!
– Какая прелесть!
– Нет, но как классично, какая поза!
– Великолепно!
Голова. Так. Это самое и есть Пушкин? Скажи ты! А отчего же он без брюков? По-моему, брюки бы надоть.
Фраков. Извините, почтеннейший, но Минин и Пожарский…
Голова. Чудак! Так то – Минин и Пожарский: тогда и все без брюков ходили, а теперь стыдно.