– И что, папа, мы собираемся остаться с ним навеки? Наймем его в качестве личного телохранителя?
– Разумеется, нет, – устало сказал Краск. – Есть место, где мы можем спрятаться. Твой дядя, мой брат, нам поможет. Он живет в отдаленном районе Друина и приютит нас. Когда мы заметем следы и страсти немного улягутся, мы распрощаемся с нашим «защитником»…
– Если нам представится такая возможность, – хмыкнула Эреш. – Мертвецам убежище ни к чему…
– О чем это ты?
– А кто поручится, что Баллас не убьет нас, едва мы приведем его к цели? Ему нужен Элзефар – а не мы.
– Зачем ему нас убивать?
– А зачем ему лишние свидетели? Нет, папа, я полагаю…
– А я полагаю, – перебил Краск, – что у нас просто-напросто нет выбора. Он убьет нас, говоришь ты? А что, по-твоему, он сделает, если мы откажемся ему помогать? Вот то-то и оно… – Краск тяжко вздохнул. – И потом, – прибавил он, помолчав, – я все же не думаю, что он нас убьет. У него есть некоторое представление о чести…
– У него?! О чести?! – Эреш фыркнула.
– Да, звучит невероятно, я понимаю, – сказал Краск. – Но когда я был контрабандистом, я сам очень многое о ней узнал. И разбираюсь в людях. Он действительно обладает честью – в какой-то мере.
Баллас широко ухмыльнулся.
– Поставил все с ног на голову, Краск, – пробормотал он себе под нос. – У тебя нет никакой чести: ты это в полной мере признал и вряд ли способен разглядеть ее в других. Во мне…
Он сплюнул в воду. Дверь домика открылась. Люджен Краск и Эреш вышли наружу. На плечи их были накинуты теплые плащи. За спиной Краска висел походный мешок.
– Мы готовы, – сказал старик, неуверенно глянув на Балласа.
– Прекрасно, – отозвался он и поднялся на ноги.
Глава одиннадцатая
В сотне миль от Скаррендестина встретились четверо истинных Пилигримов. И поняли они, что служили одной цели и судьбы их сплетены, а пути пройдены до конца. И возрадовались они…
Выбравшись из болота на вересковье, маленький отряд направился на север.
Ближе к полудню погода испортилась. Солнце исчезло за слоем облаков. С востока задул ледяной ветер. Тяжелое свинцовое небо висело над головами, грозя в любой момент разразиться дождем или мокрым снегом.
Краск гнулся под порывами ветра и все глубже натягивал капюшон. А вот Балласу ветер нравился. Пусть он бил в лицо, едва не срывая кожу, пусть забирался под плащ, пронизывая холодом до костей, – но этот же ветер освежал его, выдувая из головы остатки снотворной мути. Баллас чувствовал себя несравненно лучше. Глаза уже не болели от света, тошнота прошла. Он дрожал – но от холода, а не от лихорадки.
Однако Баллас понимал, что они не сумеют пройти пешком все восемьдесят миль, отделяющие их от Грантавена. Ему одному такая задача была бы под силу, а вот Краску – навряд ли.
Несколько часов они шли молча. Потом Баллас сказал:
– Здесь есть поблизости какие-нибудь фермы?
– Одна, милях в десяти, – ответил Краск, кивая на восток. – А что? Надеюсь, ты не собираешься там останавливаться? Не стоит показываться на глаза людям. Думаю…
– Не собираюсь, – перебил Баллас.
– Будем спать на улице?
– Угу. – Баллас кивнул и поглядел на небо.
– Тогда на кой тебе ферма?
– Нам нужны лошади, – буркнул Баллас. – Там найдется три штуки?
Краск кивнул под своим капюшоном.
– Но у не хватит денег…
– А мы не будем их покупать.
Они продолжали путь. Баллас то и дело оглядывался по сторонам, но вересковье было пустым до самого горизонта. Голая равнина – лишь в отдалении несколько чахлых рябин из последних сил цеплялись корнями за влажную землю. Даже небо было пустым: ни одной птицы, хотя бы самой захудалой вороны. Кроме них троих, на вересковой пустоши не было ни единой живой души. Это обрадовало Балласа. Нет живых – значит нет врагов. По правде сказать, он не считал Краска и Эреш друзьями или хотя бы союзниками, но сейчас они были запуганы и не представляли опасности.
Баллас покосился на Краска.
– Есть что-нибудь выпить?
– Тут река рядом, – отозвался старик.
– Я не о воде, – буркнул Баллас. – У вас есть виски? Или коньяк?
– Нет. – Краск покачал головой. – Мы с Эреш редко пьем. На болотах лучше оставаться трезвым. Один неверный шаг – и…
– А еду какую взяли? – перебил Баллас.
– Никакую.
Баллас резко повернулся к нему.
– Я же велел приготовиться к путешествию. Вы собирались воздухом питаться?
– У нас в кладовке было хоть шаром покати, – ответил Краск с ноткой раздражения. – Я собирался этим утром сходить на рынок, но, как ты сам понимаешь, не смог. По ряду причин. – Теперь в его голосе промелькнул сарказм. – У нас есть леска и крючки, хотя рыбак из меня не очень… Угрей я ловить умею, потому что в болоте это просто. А вот…
– Я наловлю рыбы, – сказал Баллас, утомленный его болтовней.
Когда начали сгущаться сумерки, путники расположились в небольшой известняковой пещере на речном берегу. Краск набрал рябиновых ветвей и сложил костер. Баллас отыскал палку, привязал к ней леску и насадил червя на крючок. Спустившись к реке, он закинул удочку в темную воду. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз рыбачил, и это немудреное занятие неожиданно показалось очень приятным. Баллас тихо сидел на берегу, глядя на реку и ожидая, когда дернется поплавок.
Некоторое время спустя Баллас оглянулся на лагерь. Краск дремал, привалившись к стене пещеры – так, словно не собирался спать, но задремал помимо собственной воли. Эреш сидела возле огня, скрестив ноги. Девушка смотрела в сторону Балласа, но в тусклом свете тот не мог понять, глядит она на него или просто на реку. Долгое время она сидела неподвижно, потом шевельнулась.
– Я убийца, – тихо сказала Эреш. – Сегодня утром я лишила человека жизни…
– И что? – буркнул Баллас. Эреш помолчала.
– Я убийца, – повторила она. – В свободные часы я часто воображала, кем могла бы стать. Какую профессию могла бы выбрать, как могла бы прожить свою жизнь. Но мне не могло прийти в голову, что я стану убийцей. Это не дает мне покоя.
– Чушь, – сказал Баллас. – Стражи могли убить тебя и твоего отца. Тебе пришлось выбирать между жизнью и смертью. – Он пожал плечами. – Возможно, тебе больше никогда не представится такой простой выбор. Нет ничего дурного в желании жить.
Тишина. Лишь потрескивал огонь и речная волна тихо шелестела о берег. Леска внезапно натянулась. Рыба? Или просто течение?
– А ты ничего не чувствуешь… из-за стражей? – спросила наконец Эреш.
– Нет.
– Их матери и отцы будут горевать. Может быть, у них есть семьи. Жены, дети…
– Тогда им следовало вести себя осторожнее.
– Осторожнее?
– Семьи – их забота. Если они избрали профессию, которая предполагает риск для жизни… если они ведут себя безрассудно, тогда горе семей – их вина, а не моя. Я никого не заставлял становиться стражами. Я не просил меня ловить вместо того, чтобы просто прикончить. Они сваляли дурака. За это и заплатили. И их семьи тоже.
– Отец прав, – печально сказала Эреш. – Ты жестокий человек. И тебе наплевать на чужие страдания. Твое преступление – оно было очень страшным, да? Церковь охотится за тобой, потому что ты совершил какую-то ужасную жестокость?
– И что с того? – рявкнул Баллас. – Не говори о жестокости так, будто это что-то необычное. Грязное, постыдное или злое. Жестокость повсюду, женщина. Каждая птица, зверь и насекомое жестоки. Убийство – самая обычная вещь. Не убивать – вот что странно. – Он сплюнул в реку. Потом заметил в небе черный силуэт птицы: над рекой парил ястреб. – Смотри, – сказал Баллас, кивнув на него. – Скажи мне, что ты видишь?
– Ястреба.
Птица спикировала вниз и пропала во тьме.
– А теперь скажи, о чем ты думаешь?
– О птицах, которые станут его добычей, – ответила Эреш.
– Тебе их жаль?
– Да, конечно.
– И ты осуждаешь ястреба?
– Нет.
– Этим утром ты была такой же птицей. А стражи – такими же ястребами. Ты была жертвой, они – хищниками.