— Р-ривер… — выдавливает она сквозь зубы. — Лучше беги отсюда, пока я не распотрошила твоё грузное тельце!
Ривер смотрит на неё с изумлением, кашляя и держась за горло, не двигается с места в полном ступоре. Тогда Мун вскрикивает, ударяет каблуком об пол, отчего по тому идёт маленькая трещинка, и с яростью выпаливает:
— Убирайся!
Ривер не помнил, как оказался уже за стенами замка. Он лишь бежит, бежит словно в бесконечность. Слёзы омывают его лицо, скатываются по подбородку, ему хочется остановиться, вернуться, но он не смеет ослушаться приказа. То, что произойдёт далее, уже не поразит и не ранит его девственную душу.
***
На Мьюни неспокойно. Негодующий и злой от страха народ стёкся ко дворцу, крича какие-то невнятные восклицания, которые, должно быть, и сам он не понимает. Мьюнианцы, этот жалкий народишко, напуганы до такой степени, что ужас перешёл в клокочущую ярость и ненависть к монарху, повинному во всех бедах и грехах сразу. На ком же ещё отводить своё горе? Мьюни разорён, его жители голодают, а монстры вот-вот получат сладкий кусочек человеческого королевства и восторжествуют на их земле, наслаждаясь кровью их детей и их плотью (ведь монстры любят закусывать мягкотелым мьюнианцем на завтрак, обед и ужин).
Молодая королева выходит на широкий мраморный балкон, встречаемая свирепым улюлюканьем толпы. Кажется, будто бы на её побледневшую кожу не ложатся ни блики солнца, ни тени. Она уже не похожа на ту прелестную девочку, которую таким же улюлюканьем, только благоговейным и восхищённым, обдавали в день её рождения, да и во все дни вообще. Нежным ангелом являлась она на балах, благотворительных посещениях поселений, на этом же балконе, готовым вот-вот треснуть и рухнуть от громогласного, многоголосого ропота. Теперь всё не так. Мьюни стремительно погибает под натиском чудовищ и войны, а королева спокойна и холодна, смотрит как бы со стороны, не без некоторого интереса. Ей нравится ощущать себя повелительницей этих глупых существ. Ей нравится играть с ними. Не об этом ли мечтает каждая напыщенная принцесска, отрывая голову очередной кукле?
Тоффи стоит несколько поодаль в тени колонны, невидим, и молчаливо наблюдает за процессом. Он обводит взглядом тропинку, по которой сбежал малыш Ривер. Он впервые не понимает. Не понимает, какой порыв заставил Мун отпустить этого бесполезного сопляка, который и волоска её не стоит. Неужто в её заполненной тьмой разумом ещё теплятся проблески былого света? Тоффи не одобрял решения Мун, но и не перечил ей. И вовсе не от потаённого страха, поселившегося в нём как-то неожиданно, когда он увидел, на что реально способна магия девушки. Если бы он признал это причиной своего молчания, это бы сильно ударило по его самолюбию. А ранить собственное эго ящер очень не любил. Он решил для себя, что Йохансен — неважное звено, упущение которого ничего не стоит ни ему, ни его королеве. Никто в принципе не сможет противостоять ей теперь.
Но зрелище начинает затягиваться. О, королева, позвольте вашему преданному слуге выйти из укрытия.
Появление ужасного чудища заставило на мгновение замолчать раззадорившихся мьюнианцев. На этот «пьедестал» ещё не ступала нога ни одного монстра. Тоффи самодовольно ухмыляется, видя на лицах подданных застывший ужас. Мун недовольно морщится и взглядывает на него. Он появился рановато, она ещё не успела придумать, как бы ей поступить со своими живыми куклами. Оторвать голову сразу или дать немного помучиться? Тоффи слегка кланяется, как бы извиняясь за свою нетерпеливость, и, перехватывая руку королевы, почтенно целует её. Стоны непонимания доносятся до них. Мун, немного успокоившись, медленно растягивает заалевшие губы в лёгкой улыбке, которая, однако, тут же исчезает на суровом, ожесточённом лице.
— Жители Мьюни! — голос королевы звучит громыхающим железом, звонко отдаётся от стен домов и эхом разносится по всей площади, заполненной волнующейся людской массой. Мьюнианцы тут же смолкают, словно погружённые одномоментно в какой-то захватывающий транс. Теперь королева может говорить тише, и никто не посмеет прервать её и заглушить речь, что торжественно разольётся по улицам города. Однако Мун продолжает так же громко, усиливая грозные нотки: — Запомните этот день, он будет судьбоносным в ваших бессмысленных жизнях. На протяжении многих веков вы унижали, притесняли, губили монстров. Вы паразитировали на территориях, что исконно принадлежат им. Вы позорили Мьюни и свою королеву, вы недостойно жили на этих землях и недостойно же ими пользовались. Все вы, от аристократов до земледельцев, все вы — жалкие куски грязи и ничтожества. Я ненавижу всю ту ложь, в которой жила с самого рождения и в которую вы так свято верите! — Мун не даёт ни единому вздоху ужаса нарушить стройный поток её слов. Она заставит их бояться её, она сделает свою власть абсолютной, и никто не посмеет покуситься на её силу. — Однако сегодня, сегодня настаёт новая эра нашего… — на мгновение Мун замолкает. Она опускает взгляд на палочку. Та преобразилась: стала более угловатой и острой. По полумесяцу, ровно посередине, идёт, до основания, словно бы тонкая трещина, сквозь которую сочится тёмная субстанция. Мун проводит пальцем по ней, слегка смазывая, и поднимает глаза на застывших в экзальтированном ожидании людей. — Моего королевства.
Мун возносит руку с крепко зажатой в ней волшебной реликвией высоко вверх, и только теперь позволяет мьюнианцам издать синхронный, кроткий вскрик непонимания, смертельного испуга. Тоффи и сам экзальтирован не хуже бесноватой толпы. Генерал монстров знает о потенциале своей королевы, но даже он, опытный тактик, привыкший видеть наперёд любые события, теперь совершенно не знает, чего ожидать. Впервые в жизни Тоффи явственно ощущает неясный трепет где-то глубоко внутри груди, в которой, должно быть, бьётся его чёрное сердце.
Палочка трещит под безжалостным натиском магии, что собирается густым тёмно-лиловым клубом вокруг набалдашника. Белки глаз Мун наполняются чернотой, а радужка темнеет ещё сильнее, и вот её уже практически не видно под мрачной пеленой. Изящный рот разрезает широкая победоносная ухмылка. Тоффи отходит в сторону. Кажется, королева уже не контролирует собственный рассудок, и это немного пугает, нет, ужасает ящера. Перед ним — чистая тёмная магия, которую так боялись поданные королевства и даже члены Верховной Магической Комиссии. Перед ним — сила, из-за которой Эклипсу некогда заключили в кристалл. И ему до жути страшно.
Мун приподнимает брови и склоняет голову набок, как бы не понимая, почему происходящее столь сильно пугает мьюнианцев, заставляет их метаться из стороны в сторону, не находя пути побега, давить друг друга и изо всех сил молить о помощи. Королева заливается хохотом, чудовищный смехом, предваряющим нечто дикое.
— Встречай новую королеву, Мьюни, — тихо, отчеканивая каждое слово, проговаривает Мун, и в ту же секунду в небо ударяет стремительный чёрный вихрь, накрывая королевство непроглядным густым мраком…
***
Мун смотрит на реки крови, заполонившие улицы королевства алыми потоками, ей кажется, будто она везде: льётся из окон домов, извергается из крыш, сочится из коры деревьев, что сама земля пропитана ею, словно живительной водой. В голове тихо, и лишь урывками до слуха королевы доносятся глухие крики жителей, она не видит их, но слышит мольбу и ужас в их голосах. Они погибают, им страшно и больно, они ищут помощи и спасения у своей королевы, но ей всё равно. Мгновение, и их скованные страданиями силуэты проявляются сквозь густую кровь, напряжённые тела ломаются и надрываются в напрасных попытках продлить свою жизнь, и они тонут в этом бесконечном кровяном потоке, захлёбываются и задыхаются, навсегда пропадая под красной толщей.
Тоффи подходит сзади, его ледяные руки опускаются на бесчувственные плечи принцессы, и та не реагирует, любуясь зрелищем, которое сама же сотворила. Без колебаний, без сожалений, без чувства вины.
— Я же говорил, королева, что мы похожи, — говорит он у самого её уха и вручает ей золотой кубок, вложив его в податливую ладонь.