Как и ветер, удача дует в ту сторону, куда пожелает. Новелла Мопассана самая революционная в сборнике меданцев, и защищается он изо всех сил: «У нас не было при составлении этой книги никакой антипатриотической идеи, никакого предвзятого намерения; мы хотели только попытаться дать в наших рассказах правдивую картину войны, очистить их от шовинизма в духе Деруледа[59], от фальшивого энтузиазма, почитавшегося до сего времени необходимым во всяком повествовании, где имеются красные штаны и ружье».
Таким образом, автор «Пышки», помимо своей воли, оказывается писателем тенденциозным. Тревога, родившаяся в мире, стремление покончить с мифом о войне, развенчать ложный героизм породят могучее древо военного романа — от «Разгрома» Золя до произведений нашего времени.
28 марта 1880 года, в пасхальное воскресенье, Доде, Золя, Шарпантье и Эдмон де Гонкур отправляются в Круассе. Ги приезжает за ними на руанский вокзал и доставляет всю компанию к Флоберу, который встречает их «в своей калабрийской шляпе, в пиджаке с закругленными полами, его толстый зад обтянут бархатными брюками, лицо доброжелательно и ласково».
Эдмон де Гонкур любит «эту огромную Сену, по которой, словно на фоне театральных декораций, проплывают мачты невидимых пароходов», — сравнение, которое выдает человека города. Он еще больше любит «это подлинное жилище писателя», обед и, в частности, сметанный соус к рыбе тюрбо. Мопассан держится сдержанно и вполне благопристойно. Он потихоньку наблюдает за Шарпантье, сбросившим с себя чопорность. Флобер всячески обхаживает своего издателя. Все чувствуют себя счастливыми. Много пьют. Рассказывают сальные истории, от которых Флобер хохочет, давясь от смеха, как ребенок.
Когда гости уходят спать, гигант смачно ударяет Малыша по плечу и подмигивает ему. Тот, кто на сей раз меньше всего разобрался в происходящем, — так это Гонкур. И знаменитый гость проявил не больше интереса к «Мопассанчику» здесь, в Круассе, чем тогда, у Траппа. Он превратился бы в соляной столб, как жена Лота[60], если бы ему сказали, что не далее как через две недели «этот Малыш» станет знаменитым, что через пять лет он займет в литературе более значительное место, чем он, конкур, и что этот «уикенд» реалистической литературы имел лишь одну цель — выдвинуть Малыша.
В понедельник 12 апреля после обеда вся компания весело подписала договор с Шарпантье в кабинете Леона Энника.
После вечера в Медане, где Мопассан рассказал историю «Пышки», и после того, как решено было, что он ее напишет, Ги весь ушел в воспоминания о войне, о поражении. «Несколько дней подряд через Руан проходили остатки разбитой армии», И у него, как у всех солдат, отросла «длинная и неопрятная борода, мундир был изорван…». С восхищением, в котором угадывалось недоверие, глядел он, как «проходили и дружины партизан, носившие героические наименования: «Мстители за поражение», «Граждане Могилы», «Причастники Смерти»… но вид у них был самый разбойничий». Он изобразил их командиров — торговцев сукнами, «случайных воинов», опасавшихся своих же собственных солдат, «подчас не в меру храбрых — висельников, грабителей и распутников». В этой суматохе «буржуа, разжиревшие и утратившие всякую мужественность у себя за прилавком», с тревогой ожидали победителей.
«За нашествием следовала оккупация». Это невероятно, но Мопассан написал: «Прусский офицер иной раз был благовоспитанным». Так будут говорить и в 1940-м! Сам бывший солдат, Мопассан безжалостно бичует касту военных: «Впрочем, голубые гусары (немцы. — А. Л.) презирали простых горожан не больше, чем французские офицеры, кутившие в тех же кофейнях год тому назад. А между тем рыбаки не раз вылавливали с речного дна вздувшиеся трупы немцев в мундирах, — то убитых ударом ножа… то с проломленной камнем головой».
«Коллаборационизм» развивается одновременно с «сопротивлением». У крупных коммерсантов Руана капиталы в Гавре, который еще находится в руках французов. Некоторые просят у немцев разрешения отправиться в Дьепп, где можно сесть на пароход. Разрешение получено. Дилижанс подан, «при свете унылой зари» пассажиры могут приглядеться друг к другу: мосье и мадам Луазо, оптовые виноторговцы с улицы Гран-Пон, мосье Карре-Ламадон, прядильщик, с супругой — утешением офицеров гарнизона, граф Юбер де Бревиль с женой, две монахини, рыжий Корнюде, демократ, и, наконец, Пышка.
Одной только Пышке пришла в голову мысль взять с собой в дорогу что-нибудь перекусить. Глядя, как она ест, остальные почувствовали, «как у них мучительно сводит челюсти». Девица предлагает разделить со всеми свои запасы, и те, кто смотрел на нее с презрением, опустошают корзину. В селении Тот, где сменяют лошадей, пассажиров просит сойти немецкий офицер, «чрезвычайно тонкий, белобрысый молодой человек, затянутый в мундир, как барышня в корсет». Этот брат «Мадемуазель Фифи» делает недвусмысленные предложения Пышке. Последняя, возмутившись, отказывает ему. Ну что ж! Прусский комендант даст разрешение на выезд только после того, как Пышка изменит свое решение.
Вначале все пассажиры возмущены офицером, потом они находят подходящие доводы для того, чтобы Пышка принесла себя в жертву. В особенности омерзительны супруги Луазо: «Раз эта тварь занимается таким ремеслом и проделывает это со всеми мужчинами, какое же право она имеет отказывать кому бы то ни было». Аристократы настроены более патриотически: «Надо ее переубедить». Здесь сатира Мопассана достигает своей вершины: «Как только сели за стол, началось наступление. Сначала завели отвлеченные разговоры о самопожертвовании. Приводились примеры из древности — Юдифь и Олоферн…»[61]
Наконец слово берет старая монахиня:
«— Сам по себе поступок, нередко достойный порицания, становится похвальным благодаря намерению, которое его вдохновляет».
Такую вот святую сестру в чепце Ги знавал в Гавре, ухаживавшую за солдатами, больными оспой: «настоящая полковая сестра, и ее изуродованное, изрытое бесчисленными рябинами лицо являлось как бы символом разрушений, причиняемых войной».
Пышка в конце концов уступает, и тогда Корнюде восстает: «Знайте, что все вы совершили подлость!»
«На другой день снега ослепительно сверкали под ярким зимним солнцем. Запряженный дилижанс наконец-то дожидался у ворот, а множество белых голубей, раздувавших пестрое оперение, розовоглазых, с черными точками зрачков, важно разгуливали под ногами шестерки лошадей, разбрасывали лапками дымящийся навоз и искали в нем корма».
Когда Флобер прочел этот отрывок, он подпрыгнул от радости. Он ведь столько раз спрашивал себя, не обманывает ли его сердце. Глаза его подернулись слезами:
— Ступай! Теперь ты твердо стоишь на ногах!
Флобер справедливо ликует: «Пышка», повесть моего ученика, гранки которой я прочел сегодня утром, — это подлинный шедевр; я настаиваю на этом слове: шедевр композиции, сатиры, наблюдательности». Старик пишет Ги без промедления. «Эта маленькая повесть останется в литературе, не сомневайтесь в этом. Ну и рожи у ваших буржуа! Один к одному. Корнюде могуч и правдив! А несчастная девица, которая плачет, когда тот поет «Марсельезу», — как она возвышенно благородна! Так бы и расцеловал тебя! Нет, право, я доволен! Получил удовольствие и восхищаюсь!»
59
60
Имеется в виду эпизод из библии. Ангелы по повелению бога вывели патриарха Лота и жену его из города Содома, который за грехи жителей должен был быть уничтожен. Жена Лота вопреки приказаниям ангелов оглянулась назад, на горящий город, и была превращена в соляной столб.
61