Гюстав де Мопассан скажет о своей бывшей жене в 1892 году: «Госпожа де Мопассан подвержена таким припадкам гнева, что по малейшему поводу у нее случаются страшные истерики, от которых она очень страдает. Она заговаривается, к ней не подступиться… Она выпила два пузырька опийной настойки. Я побежал за врачом, который принял меры, чтобы вызвать у нее рвоту и удалить яд, что и спасло ее. Когда она пришла в себя, гневу ее не было границ… Ее оставили на некоторое время в одиночестве. Она пыталась задушиться своими же волосами. Пришлось их отрезать».
Разумеется, надо помнить, что это свидетельство исходит от изгнанного мужа через несколько лет после драматической смерти младшего сына Эрве и через несколько месяцев после попытки Ги покончить с собой. Тем не менее Гюстав де Мопассан всегда считал Лору не совсем нормальной..
Наследственность, доставшаяся новорожденному Ги как от матери, очаровательной невропатки, так и от ее неуравновешенного брата Альфреда Ле Пуатвена, была далеко не легкой.
Биографы Ги де Мопассана обычно суровы к его отцу. Быть может, даже слишком суровы. Гюстав (ему столько же лет, и у него то же модное имя, что у Флобера) был очень красив. Когда он встретился с Лорой, это был настоящий денди. Одетый с иголочки, он щеголял в панталонах шотландского сукна на штрипках. У него вздернутый чувственный нос, хорошо очерченные брови, маленький изогнутый рот, вьющиеся па висках волосы, маленький, совсем не мужской подбородок. Гюстав волочится за красотками и пропадает в игорных домах. В молодой семье всеми делами заправляет, как это ни парадоксально, нервная, почти всегда недомогающая жена. Биржевой агент конторы Штольца в Париже, Гюстав — по призванию художник — несостоявшийся Гоген, бесталанный живописец, он всю жизнь будет стараться примирить желания с возможностями, мечты с действительностью и никогда не сумеет этого осуществить.
Бесспорно, многие черты характера Мопассан унаследовал от матери, однако и отцовского в нем достаточно: двойственного, подспудного, напоминающего неуравновешенность того, кому он обязан своим появлением на свет.
Ссоры между родителями Ги начали вспыхивать почти сразу после свадьбы. Они отравляют сознание сына. Девятилетний Ги пишет матери, вероятно из лицея Наполеона в Париже: «Я был первым по сочинению. В награду госпожа де X… повела меня в цирк вместе с папой. Как видно, она вознаграждает и папу, но я не знаю за что».
Как-то Ги и Эрве были приглашены на детский утренник дамой, за которой не без успеха ухаживал Гюстав. Так как Эрве был болен, то Лора осталась с ним. Ги очень долго одевался. Раздраженный отец пригрозил сыну оставить его дома.
— Да мне все равно! Это тебе, папа, больше, чем мне, хочется туда пойти!
— Завязывай же наконец шнурки на ботинках!
— Иди сам завяжи! Ты же знаешь, что все равно поступишь, как я хочу.
И отец подчиняется. Эти своеобразные отношения между отцом и сыном установились очень рано.
Трудность ли общения с болезненной женщиной, с которой у него уже не было физической близости, побудила Гюстава обманывать ее? Он оказался весьма одаренным в этой области. Бесспорно лишь то, что непостоянство одного подстегивало раздражительность другой. Брак оказался неудачей, с которой такая женщина, как Лора, не могла примириться.
Двенадцати лет от роду Ги присутствует при такой сцене, разыгравшейся между родителями.
— Твоя мать просто дура! — орет Гюстав. — Впрочем, дело не в ней, а в тебе! Мне нужны эти деньги, я требую, чтобы она подписала!
Ги весь похолодел. Он еще никогда не слышал, чтобы отец так кричал. Мальчик не узнает также и пронзительного голоса матери:
— Нет, я не подпишу. Это деньги Ги. Я берегу их для него и не хочу, чтобы ты промотал их с девками и горничными, как ты это уже сделал со своим наследством!
«Тогда отец, дрожа от бешенства, повернулся и, схватив мать одной рукой за горло, другой начал бить ее изо всех сил по лицу… Мне казалось, что наступил конец света и пошатнулись все незыблемые основы бытия… Мой детский ум помутился, и я, не помня себя, начал пронзительно кричать от страха, боли, невыразимого отчаяния…»
Вдруг Гюстав видит своего сына и идет к нему. Обезумев от ужаса, мальчик удирает и проводит ночь в саду, под деревом, не отвечая на крики искавших его людей. Назавтра отец не произнес ни слова. Мать с заплаканными глазами только сказала: «Как ты меня напугал, гадкий мальчик, я не спала всю ночь».
«И вот, мой друг, все было кончено для меня. Я увидел оборотную сторону жизни, ее изнанку; и с того самого дня лучшая ее сторона перестала для меня существовать».
Большинство исследователей Мопассана считают это откровение героя новеллы «Гарсон, кружку пива!» автобиографическим.
Нечто подобное привело наконец к полному разрыву между супругами. Они разъехались в 1862 году. Пессимизм писателя имел самые глубокие корни.
2
Ги с семи до тринадцати лет. — Детство в Верги. — Оффенбах, морские купания и развлечения. — Первая лодка. — Духовное заведение в Ивето. — Весенние стихи. — От Лоры до Гюстава Флобера. — Бес в ребро
В семь лет Ги позирует перед объективом провинциального фотографа: капризный рот, застывшее выражение лица. Крепыш держится прямо, типичный маленький крестьянин, которого стесняет прическа и топорщащиеся складки непривычной новой одежды. Мать завила ему волосы волнами, повязала бант и нагладила юбку, обшитую шнуром. Никакого сомнения! «Она мечтала о дочке». О повторении себя самой.
Есть и другая фотография — Ги в тринадцать лет. Она сделана в Фекане во время каникул. Ги держит руку на молитвеннике. Мальчик стал еще крепче. Глаза прячутся под густыми бровями. Пухлые губы. На нем того гляди лопнет жилет. На шее по-прежнему бант. Он больше не похож на девочку, зато появилась кокетливость молодого мясника — качество, которое Мопассан сохранит, став взрослым мужчиной. Через несколько минут он сбросит лакированные туфли, чтобы ввязаться в драку с сорванцами, которых прислуга его бабки тетушка Жозеф называет с презрением «портовые крысы».
Даже если бы развод по закону был возможен (а закон этот появился только в 1884 году), то Лора де Мопассан все равно бы не решилась на бракоразводный процесс. Она никогда не согласилась бы вновь стать Ле Пуатвен. Лора не испытывала презрения к неверному мужу и продолжала оставаться с ним во имя интересов детей. В глазах света она, несомненно, одержала верх над мужем.
До того, как Гюстав и Лора расстались, они часто приезжали отдыхать в Этрета.
В книге прибывших за 1859 год указано, что Мопассаны 1 июня поселились у некой госпожи Ледантю. Позже они купили виллу Ле Верги, большое здание XVIII века, расположенное между феканским шоссе и улицей Нотр-Дам, рядом со старинной церковью, построенной в романском стиле.
Дом стоит и сейчас. Весь сад зарос травой. Сохранился большой парник, из которого мальчишки не раз высаживали стекла, на что Лора реагировала лишь спокойным замечанием:
— Сходи к Бреару и скажи ему, чтобы пришел вставить новые стекла.
И сегодня еще эта счастливая обитель заслуживает своего названия: Ле Верги — фруктовый сад. Окна выходят в тенистый парк, где шумят клены, липы и березы. Здесь же растет и поныне тисовое дерево, посаженное Ги.
В Этрета и в феканском доме бабушки прошло детство Ги. До тринадцати лет, пока он не закончит коллеж, Ги будет жить «в милом доме» Ле Верги и там проводить каникулы.
Когда Лора разрешает мальчику погулять, он убегает к морю, к рыбакам, к смоле, которую они греют на берегу, к чайкам и лодкам. Нередко мать сопровождает его. Однажды они очутились там во время прилива, рискуя сломать себе шею, карабкались на скалы. Лора дышала полной грудью и прижимала к себе сына. Она была счастлива. А он смотрел на нее с восторгом, вслушиваясь в крики парящих над ними чаек.