В Ивето покорный мальчик превратился в настоящего чертенка. В нем развился вкус к нормандской шутке, смачной, грубоватой, которую Флобер называл «гр-р-ран-диозной», шутке такой же соленой, как марсельские анекдоты или брюссельские присказки.
С благодушием, свойственным взрослым людям, Ги позднее будет рассказывать о своей школьной жизни Франсуа Тассару, слуге и наперснику: «Мне было четырнадцать лет, я учился в семинарии в Ивето. Нам давали пить отвратительный напиток, который назывался «Изобилие». Чтобы отомстить, один из нас украл у кладовщика ключи. Когда надзиратели уснули, мы бросились опорожнять погреб… Закатили такую пирушку, что всем чертям аж тошно стало! Так как я был одним из зачинщиков и не собирался слагать с себя ответственность за свои поступки, то и был исключен из заведения…[12] Меня это нисколько не огорчило, в Руанском коллеже все же было лучше!»
Все, однако, было куда сложнее, куда более по-нормандски. Монахи не решались открыто признаться в том, что вынуждены были избавиться от этого блестящего, но недисциплинированного ученика.
Очевидно, Ги пришлось проявить немало изобретательности, чтобы добиться своего. Одна из его двоюродных сестер, некая Е. Д., вышла замуж. Он был с ней дружен и написал по этому случаю послание в стихах:
Уже в это время мальчик, в котором начал пробуждаться мужчина, писал стихи куда похлестче! Тем не менее этого стихотворения оказалось достаточно, чтобы насторожить целомудренных отцов. Ги оставил эти стихи на виду. Упущение? Забывчивость? Сознательная провокация? Быть может, и этот проступок не сыграл бы решающей роли, но Ги сочинил еще пародию на проповедь о проклятии[13], да в таких выражениях, которые воспитатели в сутанах уж никак не могли допустить.
— Что же это такое? Как это! — возмущался настоятель. — В этого сорванца сам бес вселился.
Ги был отправлен в Этрета в сопровождении швейцара. Лора сумела весьма искусно изобразить возмущение и гнев, но на самом деле она еле сдерживала смех. Ги достиг своей цели. Вскоре, в мае или июне 1868 года, он поступит в руанский лицей имени Корнеля в класс риторики[14] и опять интерном.
Это была победа дерзкого школьника. Строгий Корнель, суровый попечитель заведения, глядел на него с портрета с заговорщицкой улыбкой сорванца (каким был и он сам в годы юности в Руане), словно радуясь тому, что на смену ему, «старожилу», в «ковчег» пришел «новенький» из его же клана!
3
Курбе рисует «Волну». — Девичий грот. — Фанни-обманщица… — «Кораблекрушение» Суинберна
Самые ранние детские воспоминания Ги неразрывно связаны с морем, волнами, прибрежной галькой. «Не кажется ли вам, что коротенькое название Этрета, неровное и скачущее, звонкое и веселое, как будто родилось из звука перекатываемой волнами гальки?»
В любую погоду прибегал мальчик к морю. Необъяснимый инстинкт толкает Ги сюда с такой же силой, с какой влечет угрей к Саргассову морю. «Я пришел на пляж, чтобы поглядеть на шторм. Разъяренный ветер гнал бушующее море на берег, тяжело катились одна за другой огромные, медлительные, увенчанные пеной волны. Потом, натолкнувшись вдруг на твердый скат берега, усыпанный валунами, они выпрямлялись, выгибались дугой и обрушивались с оглушительным грохотом. А между скалами залива, кружась, вздымалась ввысь пена — сорванная ветром с гребней волн и уносимая бурей, она летела над крышами городка в долину».
Блестяще нарисованная страница!
«Вдруг кто-то сказал рядом: «Пойдемте же посмотрим на Курбе — он пишет великолепную вещь». Слева эти были обращены не ко мне, но я все-таки отправился следом, так как был немного знаком с художником. Он жил в домике у подножия крутой скалы, на самом берегу моря. Дом этот некогда принадлежал художнику-маринисту Эжену Ле Пуатвену. В большой комнате с голыми стенами жирный и грязный мужчина накладывал кухонным ножом пласты белой краски на большое чистое полотно. Время от времени он приникал лицом к стеклу окна и смотрел на бурю…»
На камине, рядом с недопитым стаканом, стояла бутылка сидра. Иногда Курбе отпивал несколько глотков, блаженно причмокивал и снова возвращался к мольберту… Он писал тогда свою «Волну»[15]. В этих воспоминаниях, написанных Ги для газеты «Жиль Блас» двадцать лет спустя, «Волна» вспенится вновь, так же как она пенилась и грохотала на полотне этого художника из художников той щедрой эпохи. Могучий выходец с гор Юры обычно плавал, не выпуская короткой трубки изо рта, и получил у моряков Этрета прозвище «Морж».
Ги никогда не забудет детства, проведенного у моря: «Я вырос на берегу серого и холодного моря Севера, в маленьком рыбацком городке, вечно бичуемом ветрами, дождями и мелкими брызгами волн, всегда полном запахами сушеной рыбы, в потемневшем от времени доме с кирпичными трубами, и дым, валивший из них, разносил далеко вокруг крепкий запах копченой селедки».
Это, конечно, не Этрета. Это Фекан. Здесь ребенок вдыхал полной грудью острый запах селедочных бочек, столь ненавистный его матери. В одной только фразе, приведенной выше, слова «берег», «море», «рыбацкий», «дождь», «брызги», «рыбы» — концентрат жизни рыбачьего городка.
«Ребенком я испытывал истинное наслаждение, когда в полном одиночестве допоздна засиживался на берегу Океана, спокойного или искаженного бурей».
Подросток сочинял не только шаловливые стихи. Он писал по любому поводу, о чем угодно — лишь бы писать! Любопытны строки, которые он посвящает скале и гроту. «Легенда о Девичьем гроте в Этрета», вероятно, написана в 1867 году. Формой своей она напоминает народную песню, жалостливую и наивную:
12
В письме к Флоберу от 17 октября 1879 года Ги напишет, что в 17 лет был изгнан из духовного заведения за безверие и всякие скандалы.
13
Толкование главы 28 Пятой книги Моисея, в которой бог грозит проклятием людям, не исполняющим его заповеди.