Из переписки между Женевьевой Стро и Мопассаном мы узнаем о тактике проникновения в светский салон, которой пользовался Милый друг. Прежде всего Ги обольщает хозяйку. Он пишет молодой вдове начиная с мая 1884 года: «Я знаю, что совершенно не принято, чтобы дама пришла па обед к холостяку. Но я не совсем понимаю, что в этом неприличного, если дама сможет встретить там женщин, с которыми она близко знакома». Продолжение письма демонстрирует нам степень снобизма Ги, то ли напускного, то ли искреннего: «И потом, если бы я показал вам список всех тех, кто приходил ко мне завтракать или обедать — будь то в Каннах, в Этрета или здесь, — вы убедились бы, что список этот длинен и полон выдающихся имен».
Подчеркнуто Мопассаном! Письмо он заканчивает it вовсе некрасиво: «Наконец, мадам, вы осчастливите меня, приняв мое предложение, и я обещаю вам ни словом не обмолвиться об этом в «Жиль Бласе»…»
Время от временп он все же помещал отчеты о своих званых обедах.
Следующим летом Гн пишет Женевьеве, предлагая ей встретиться в тот час, когда кабачок Фурнеза будет «свободен от многочисленных светских посетителей». Почему? Он хочет быть наедине с ней, «красивой и очаровательной».
В 1887 году Ги продолжает бывать у нее, теперь ужо жены своего приятеля адвоката Стро. Топ переписки изменился. Теперь это уже теплое, непринужденное общение, продиктованное привычкой, переходящее в дружбу. Оп пишет ей из Хаммам-Рира в конце 1887 года: «На днях я просидел так до полуночи перед дверью полуразрушенного караван-сарая, где мне пришлось есть немыслимые кушанья, пить воду, о которой противно вспоминать. Откуда-то издалека доносился лай собак, тявканье шакалов и вой гиен. И под небом, покрытым сверкающими звездами, огромными, волшебными, бесчисленными звездами Африки, эти звуки были так заунывны, внушали чувство такого безвозвратного одиночества, такой оторванности от мира, что холод пронизал меня до мозга костей».
Он доверительно сообщит Женевьеве Стро двумя годами позже из Канн в письме, проникнутом той же меланхолией: «В Париже в прошлом году жил человек 38 лет, с несколько тяжеловатым и жестковатым взглядом капитана от инфантерии, подчас любивший побрюзжать. Этот человек, который был всего-навсего торговцем прозой, исчез к осени, и никто не знает, что с ним сталось…»
Гонкур будет утверждать, что мадам Стро бросила бы все ради этого «торговца прозой». Она, во всяком случае, была также преданной союзницей. Несколько дней спустя после похорон Ги Гонкур возобновит свои нападки — смерть соперника не заглушила его злобы: «Успех Мопассана у светских шлюх подтверждает их вульгарный вкус. Никогда не приходилось мне встречать у человека из общества столь красное лицо со столь заурядными чертами простолюдина. Одет он был так, словно бы только что вышел из универсального магазина «Ла Бель Жардиньер». Шляпа его была натянута па голову по самые уши. Светские красавицы, по-видимому, питают склонность к субъектам, наделенным грубой красотой».
Два года спустя после смерти Ги он напишет: «Я удивлялся тому, что светским женщинам могут нравиться такие заурядные в различных областях люди, как Мопассан… и м-м Сюшель заметила на это, что дамы, которых молва связывала с этими людьми, были еврейками — женщинами, принадлежавшими мужчинам в моде…»
Поведение Ги в салонах и в редакциях — это самореклама и грубость, цинизм и вызов. Мопассану выгодно шокировать. Его поклонницы побуждают его к этому. «До чего он забавен, этот Ги, не правда ли? Его ничто не останавливает!» Какая приманка для салонов! Во всем отдающий себе отчет, расчетливый, хитрый, он раздувается от внимания окружающих его людей, от их шепотка, как кусок теста в кипящем масле. «Я литературный фабрикант. Вы ведь читали, друг мой, малый справочник по литературе и искусству. Там написано: «Мопассан И. К.». Это означает — «известный коммерсант»!
В своем доме на улице Мопшаиеи, где он принимает целый выводок миленьких графинь, в «Жиль Бласе», где он чувствует себя полновластным хозяином, в салопах мадам Казн д’Анвер, Потоцкой, Мари Канн или мадам Стро — повсюду Ги продолжает оставаться мелким дворянчиком с повадками празднично разодетого грузчика, самцом с трепещущими ноздрями, неясным с женщинами, жестким с мужчинами — таким, каким видел его Абель Эрман: «Типичный представитель Второй империи: квадратные плечи, короткая шея, движения борца или подмастерья, манера наклонять голову вперед, говорящая о решительности и инициативе. Кажется, что ему предстоит умереть скоропостижно — после долгой и сполна прожитой жизни».
Как мог один и тот же человек располагать к себе и одновременно вызывать такую неприязнь? Это происходило потому, что он по-разному держал себя с обездоленными и сильными мира сего, по-разному вел себя с мужчинами и женщинами. Одно верное замечание из статьи в «Гранд ревю» великолепно выражает эту двойственность: «Задушевный и экспансивный в обществе женщин, Ги был очень сдержан и вежлив в общении с мужчинами».
Что заставило сомнительную графиню и ее гладиатора заключить союз? Да и существовали ли такие причины? Да, несомненно! Мопассан ведет ту же игру, что и его милые подруги.
За него все сказал Гастон де Ламарт, писатель из романа «Наше сердце», которого Андре Мариоль обвиняет в том, что тот все свое время проводит у юбок светских дам:
«— Почему? Почему? Да потому, что это меня интересует! И наконец… Что же, вы запретите врачам посещать больницы и наблюдать болезни? Такие женщины — моя клиника, вот и все. Я пользуюсь их же оружием, притом владею им не хуже, чем они, может быть, даже лучше, и это полезно для моих сочинений, в то время как им все то, что они делают, не приносит никакой пользы».
Подлинный заговор объединяет роскошествующего Милого' друга с его милыми подругами, сумевшими благодаря своим деньгам купить титулы вместе с их обладателями и проникнуть в светское общество. В этой среде, густо сдобренной аферистской приправой, Мопассан находил персонажей своих романов: «Милый друг», «Монт-Ориоль», «Сильна как смерть» и «Наше сердце».
5
Летающий романист: 8 июля 1887 года. — «Предисловие» к «Пьеру и Жану». — Ссора с Гонкуром. — Раздражительность. — Незаконнорожденность. — Октябрь 1887 года: второе путешествие в Алжир, — В ландо по Кэруану. — Большая белая птица
Чуть недогляди — и Мопассана уже нет на земле: воздушный шар уносит его в небо. Капитан Жовис, с которым Ги встретился в Ницце в 1886 году, сделал по заказу Мопассана воздушный шар «Орля». Мы располагаем описаниями первого полета «Орля», сделанными самим Ги, Франсуа Тассаром и пилотом Морисом Малле.
«Орля», огромный шар объемом в 1600 кубических метров, ожидает своего хозяина 8 июля 1887 года в пять часов дня на Вилетском газовом заводе. Оболочку наполняют газом в присутствии трехсот зрителей.
— Дальше фортов ему не улететь, — говорит какой-то инженер.
Тем временем помощники затыкают пробками из намоченной газетной бумаги дыры, образовавшиеся в оболочке во время транспортировки. Перекусив в заводской столовой, путешественники готовятся к полету.
Церемонно приседая, словно в кадрили, размахивая шляпами, господа воздухоплаватели занимают свои места.
— Сударыни! — галантно обращается капитан к глазеющим дамам. — Я прошу вас отойти немного в сторону, иначе мы рискуем обсыпать песком ваши прелестные шляпки…