Общественный подъем начала 30-х годов не мог не отразиться на литературной жизни страны. Уже во всю силу прозвучал в драме «Эрнани» (1830) и в романе «Собор Парижской богоматери» (1831) вдохновенный голос Виктора Гюго, исполненный ненависти к угнетению и восхищения бунтующей человеческой личностью. Одерживали первые успехи социальные романы Стендаля и Бальзака. Литература поворачивалась лицом к современности. Книги Жорж Санд «Индиана» (1832) и последовавшие затем «Валентина» (1832), «Лелия» (1833), «Жак» (1834) вышли в разгар романтизма, поставили ее в ряды передовых писателей ее времени. Наиболее близка она оказалась демократическим романтикам.
История «Индианы» — рассказ о борьбе женщины против писаных и неписаных законов буржуазного брака — имела большое общественное значение. Речь шла не только о свободе чувства для женщины, оскорбляемой мужем, жестоко обманутой возлюбленным, но о независимости и достоинстве личности вообще; так называемый «женский вопрос» перерастал у Жорж Санд в проблему свободы человека. «Единственное чувство, руководившее мною, было ясно осознанное, пламенное отвращение к грубому животному рабству… это протест против тирании вообще…» — утверждала сама писательница. Но в те годы она понимала свободу только как свободу личную. Героини ранних романов — Индиана, Валентина, Лелия — в своих тщетных поисках истины еще не выходили из круга личных чувств и переживаний. Ничего не ожидая от людей, они погружались в круговорот неистовых страстей, напрасно искали спасения вдали от общества, на лоне природы.
Как и многие ее современники, Жорж Санд в ту пору зачитывалась Байроном. И «байронический герой» — одинокий бунтарь, непонятый людьми, бросающий вызов несправедливому обществу и заранее обреченный на поражение в этом неравном поединке, — сохранял для нее все свое обаяние. Французская литература периода романтизма на все лады варьировала образ байронического героя, то наполняя его взрывчатым социальным содержанием (как в романтических драмах 30-х годов Виктора Гюго), то придавая ему оттенок безнадежной скорби и разочарованности (как в романе А. де Мюссе «Исповедь сына века», 1831).
Роман «Лелия» в его первом варианте явился наиболее полным и глубоким выражением исканий и противоречий Жорж Санд в начале 30-х годов. «Лелия» — своего рода «исповедь дочери века», исповедь женщины, мучительно задумывающейся над жизнью, с тревогой и болью вглядывающейся в окружающий мир, с которым она не может примириться, но вместе с тем не знает, как преодолеть его. Лелия — яркий романтический образ, необыкновенная, таинственная и загадочная женщина, несущая в себе нечто роковое и демоническое. Она погружена в размышления о жизни и людях, ее сжигает дух сомнения, скептицизма и безверия. Она все превратила в «проклятые вопросы»: любовь, судьба и положение женщины, цель человеческой жизни, вопросы религии, ограниченность человеческого познания — все ее мучает и терзает. Проклиная мир, Лелия замыкается в гордом, одиноком отчаянии. Источник его — понимание фальши цивилизации, построенной на социальной несправедливости, понимание тщетности своего одинокого бунта. Роман «Лелия» 1833 года звучал трагическим апофеозом романтического бунтарского индивидуализма.
Однако Жорж Санд была слишком живым, активным человеком, ее слишком глубоко волновали вопросы общественной жизни, чтобы она могла долго оставаться со своими героями вне большого мира, где люди живут и борются, работают и мечтают, страдают и радуются. Ведь даже в начале 30-х годов, делясь замыслом «Лелии», Жорж Санд писала своему другу Ф. Роллина: «Есть страдание, которое переносится труднее, чем все страдания, поражающие нас лично… Это общие несчастья, страдания всего человечества». Начиная с середины 30-х годов внимание писательницы привлекает все передовое в общественной жизни ее страны.
Революционная мысль во Франции тех лет развивалась под сильным влиянием идей утопического социализма. Учение Сен-Симона, мечты Фурье об идеальных коммунах — фаланстерах, горячая убежденность социалистов-утопистов в необходимости общественных преобразований, их резкая и глубокая критика несправедливости капиталистического мира, равно как и их наивная вера в возможность достижения социализма путем мирной проповеди нравственного прогресса, находили самое широкое распространение. Страстная искательница социальной правды, Жорж Санд увлекалась различными социальными учениями своего времени. Она часто ошибалась и путалась в поисках пути к лучшему будущему; ее поэтическая восторженность влекла ее то к иллюзиям сенсимонистов, то к проповедям «христианского социализма», то к идеям левых республиканцев, но она всегда была искренна в своем стремлении помочь освобождению человечества.