И уже откладывать было некуда. Тося, разливая вино, решив с этим сразу покончить, сказала прямо:
- Мне тебя жалко, Скит, но ты не должен расстраиваться. Встретишь другую, еще лучше, а у нее другой муж есть. Она с вором живет, с Тарзаном.
2
В те годы преобладали в народе по меньшей мере три романтических направления: одни романтизировали ушедшее время, которому память сохраняла верность, поскольку любое будущее не могло обеспечить того, что они потеряли; другие романтизировали наступившее время, обещающее светлое будущее при социализме, и были готовы разрушить старое до осно-вания, чтобы на его развалинах построить счастливое будущее (должно быть, непросто жить на развалинах, тем более на них что-то строить); третье направление, конечно же, воровское: на развалинах царизма и скверно создаваемом фундаменте социализма оно достигло выдающегося развития за всю историю своего существования на этих широтах. Можно сказать наверняка, наряду с теми, кто мечтал о партийной карьере, наряду с бравыми комсомольцами, наряду с вчерашними чиновниками, готовившимися перестраиваться в социалисты с расчетом в нужное время обратно перестроиться, наряду со всеми ими властвовала и романтика воров, о которых говорилось открыто с полным признанием де факто, как о каком-нибудь общественном движении типа защиты животных.
Скиталец не мог понять: почему именно такой социальный тип стал избранником Вари? Почему не интеллигент какой-нибудь, адвокат или прокурор, или даже сам судья... всенарод-ный? Ведь она же вращалась в их сфере. И при ее-то внешних данных... А тут - вор! Тарзан! Насколько он ее знал, - а ему представлялось, что он хорошо ее знал, - она не была очень уж романтичной натурой, скорее даже практичного склада ума. Так что за причина практич-ность?
Скиталец не раз с ним встречался в детстве на Лазаревском кладбище среди других воров, но сейчас не очень четко его представлял, все-таки давно это было. Как его звали? И этого не знает - Тарзан и все. Из-за внешности. Скит тогда о Тарзане Эдгара Берроуза не имел собственных суждений, поскольку не слыхал об этой книге. Кличку свою Тарзан приобрел за свой более чем импозантный вид: рост, руки, плечи, шевелюра, грудь... Дело, наверное, именно в груди... Но вор все-таки!.. Уже и тогда считалось, что Тарзан удачливый вор: редко сидел. И почти всегда в кураже. А тут война, голодное время, карточки. А карточки... У воров они имелись в избытке: они крали их у других. А тут Варя с ребенком, от матери толку мало, ее саму поддержать надо было. И опять же Тарзан все-таки: то есть и плечи, и руки, и грудь. Вот и плюсуй все один к одному.
Скит вспомнил, как Варя требовала от него слов любви: они для нее музыка. А теперь, вопрошал он себя, теперь что же - Тарзан поет ей эту музыку?
Тося поинтересовалась, как он намерен теперь поступить с Олечкой и Варей, заберет ли их к себе или как? И, видя растерянность Скита, вызвалась проводить его "туда": она знает и улицу и дом.
Но, спрашивается, куда это "к себе" он может их забрать? А если бы и было куда, зачем ему человек, предавший его, ведь, предав дважды, она способна предать и в другой раз. Но посмот-реть на них - он посмотрит, этого себе отказать он не в силах.
С вполне независимым видом он шагал рядом с Тосей. День клонился к вечеру, поздние солнечные лучи предвещали, что скоро они покинут и город, и Марьину Рощу.
Они жили при переезде у железной дороги в таком же деревянном доме, которые преоблада-ли в Роще. При подходе к нему Скит констатировал, что забор наличествовал, не сожгли. Вошли в калитку и увидели девочку годика в четыре, игравшую во дворе. Поверх пальтишка она была укутана в синий шерстяной платок, на ногах черные валеночки с галошами. Тося деланно-нежным голоском подозвала девочку и сказала Скиту:
- Смотри, это и есть твое изделие.
Скиталец невольно засмеялся. Он не знал, как вести себя, он не знал чувства отцовства, а дочь предстала перед ним так вдруг, в готовом виде; он не видел, как она росла, не слышал никогда ее плача, не знал, чему она смеялась. Тося, показывая девочке на Скита, щебетала ей в ушко:
- Смотри, Олюшка, это твой папа вернулся с войны.
Скиталец подошел к девчушке. Она, нахмурив бровки, молча изучала его. Скит улыбнулся, протянул к ней руки и предложил:
- Давай поцелуемся. Я - твой папка, ты - моя дочурка.
Девочка отступила на несколько шажков. Тося все тем же деланно-медовым голосом спроси-ла, дома ли мама. Ответа не последовало. В это время открылась дверь дома и на крыльцо вышла Варя.
Воцарилось молчание.
Варя, наверное, вышла, чтобы позвать девочку. Она была в одном платье, элегантно облегав-шем ее стройную фигуру, на плечи накинут платок, похожий на тот, которым была укутана девочка. Он видел ее глаза - Дина Дурбин. Его Дина.. Уже не его, а Тарзана. Интересно, видит ли Тарзан в ней звезду, Дину? Виновата ли она перед Скитом? Или он перед ней, раз не сумел ничем ей помочь? Сделать ребенка - небольшое искусство, и он же не говорил ей, что не надо рожать, что он не хочет ребенка. Иначе бы другое дело: она сама бы за все отвечала. Давать или не давать жизнь новому человеку, это обязаны решать двое. А он жил совершенно безответстве-нно по отношению к своей Дине. И все-таки он испытывал тихую злорадность, стоя вот так перед ней в солдатской шинели, с марлевой повязкой, выглядывавшей из-под шапки: воин, жертвовал своей жизнью, не просто так по тюрьмам скитался. Они, конечно, поздоровались друг с другом, настороженно как-то. Тося сказала коротко:
- Вот... Варя...
Варя рассматривала его с головы до ног, а он - герой! Он с фронта! Этот факт словно в чем-то оправдывал и очищал.
- Можно войти в твой дом, Варя? - обратился он к ней, наконец.
Она молча посторонилась, пропуская их в дверь. Конечно, они не знали, здесь ли Тарзан, ведь ни о чем по сути не говорили, а Тарзан присутствовал. Как вошел Скит, раздеваясь - не предложили - в более чем скромно обставленную квартиру, сразу и встретился с ним глазами.
Тарзан в данную минуту был расположен к гостям, был в очень хорошем настроении, настолько хорошем, что даже не дал себе труда вникнуть в суть вещей - кто они и к чему объявились. Он надеялся, что с помощью этих посетителей удастся продлить хорошее настрое-ние, к тому же Скита он даже не помнил: когда встречались на кладбище, Скиталец был для него шкет, ведь Тарзан старше лет на десять. В двери соседней комнаты показалась мать Вари. Узнав Скита, явно испугалась, даже не здороваясь, ретировалась в свою комнату.