– Устаю очень, – вздохнул Гера.
– Чем я-то могу помочь тебе? Что ко мне пристал? – неожиданно грубо даже для себя отреагировал Скит.
– Ничем, – вздохнул Гера горестно, – просто мне надо с кем-то дружить. На работе устаю очень… Я же тебе ничего не сделаю, чего ты боишься?
Конец фразы, обернувшийся вопросом, озадачил Скита, хотя ничего странного в нем как будто и не содержалось. Но? «Чего ты боишься?», «ничего не сделаю»… мелькнуло мгновенное воспоминание из жизни Рощи, когда его манила к себе одна подвыпившая торговка: «Иди, дурачок, я же тебе ничего не сделаю, чего ты боишься?» Скит заглянул в глаза Гере и встретился с его вкрадчиво-покорным, словно немного виноватым взглядом и догадался: Гера ему признался, можно сказать, в любви.
– Давно это… у тебя? – Скит даже не знал, как спросить, старался подчеркнуть свое как бы сочувствие.
– С тринадцати, – ответил Гера с готовностью. Он словно обрадовался, что его, наконец, поняли, что может держаться уже более откровенно.
– Еще на воле? – удивился Скит.
– В тюрьме ни разу не было, – ответил Гера.
– Но почему? – Скиталец искренне не мог себе такое объяснить. Он понимал: Гера не козел… Не за кусок хлеба продается, не проигрался. Что же с ним?
– Мне уже в детстве мама говорила, что я у нее и не мальчик, что мне бы девочкой родиться… Я еще и в школу не ходил, я без отца рос… Я матери и поверил.
В детстве Гера мог ориентироваться только на ту информацию, которая доставалась от окружения одиноких женщин. Мама и ее подруги принимали красивых и щедрых мужчин, которым старались нравиться. Так же и он, с первых сознательных дней стал во всем подражать женщинам. Ему это нравилось, он даже надевал мамины платья. Сперва такое подражание было чисто внешнее. Со временем он и думать и относиться к жизни стал, как мама и ее подруги: вникал в их суждения о мужчинах, вместе с ними анализировал недостатки и достоинства мужчин. Так же, как и женщины, ценил за что-то одних, отвергал других. Он стал чувствовать так же, как мама и ее подруги. Мама не отпускала его от себя ни на шаг, держала изолированно от грубого, жестокого остального мира. Он давно уже понимал, на предмет чего обожают женщины мужчин, и сам стал чувствовать потребность в этом предмете. Случайно, в отсутствие мамы, когда ему было уже тринадцать, он сам уговорил одного симпатичного маминого друга попробовать с ним…
– Вот так все и вышло, – рассказал Гера и признался, что в зоне он боится, хотя ему этого и недостает.
– И что же ты хочешь от меня? – спросил Скит замолчавшего Геру.
– Я не навязываюсь, но тебе же не противно со мной общаться? Да? Ты умный, жизнь видел, читал… Меня даже в школу не пускали…
Гере хочется быть женщиной. Разве можно запретить человеку хотеть быть тем или другим? С другой стороны, если Скитальцу захочется быть Наполеоном? Он может им быть, но только в сумасшедшем доме.
– Общайся, – буркнул он. Лично ему это действительно ничем не угрожало. – Но только чтобы в зоне о твоей болезни не знали! – Он имел в виду желание Геры быть женщиной. – Общайся, – повторил он. – Мне все равно, кем ты хочешь быть, меня это не касается, но на меня не рассчитывай.
Скит хотел спросить насчет Самурая с Васькой, когда на тропинке показались двое. Заметив их, Гера торопливо вскочил, сказал «пока» и удалился в сторону кухни. Вася с незнакомым Скитальцу парнем подошли.
– Ну как? – глядя на Скита снизу, Вася недобро улыбался.
– Вроде, этот стоял с тобой? Ну и гусь ты, однако!
Не сказав более ничего, они направились в санчасть.
2
Бугай и кум выжидали. Возможно, они что-то знали о замыслах начальства в управлении. Комендант, этот, с точки зрения воров, плюгавенький плотник, узнал от своих коллег в промзоне (гаражи, столярка, кузница, инструменталка, слесарная), что там заказаны из горбылей сорок с лишним ящиков двухметровой длины и один из дубовых досок письменный стол. Спустя некоторое время, приехал с Решеты киномеханик и привез, наконец, фильм, из-за которого работяги с позволения воров объявили забастовку и три дня не выходили в тайгу: требовали, чтобы показали «Девушку моей мечты» с Марикой Рокк.
Как-то вечером после ужина было объявлено: в столовой состоится развлекательное мероприятие. Ну и набилось народу полная столовая. Тут на сцене с важным видом нарисовался (показался или объявился – жарг.). Боксер и стал толкать речь о том, как бороться с насморком: надо, мол, теплее одеваться. Зеки хохотали. Все это придумал капитан Белокуров, чтобы «галочку» заработать. Боксеру же – слава как специалисту! Зеки же думали, что будут показывать фильм «Девушка моей мечты», его давно обещали.
Боксер объяснял: надо больше находиться на свежем воздухе и следить, чтобы обувь не пропускала воду. Главное, необходимо есть больше свежих фруктов. Всем стало ясно: девушкой их мечты и не пахло. А тут еще вторую неделю кормили пшенкой… Утром пшенка, в обед – пшенная размазня, вечером – пшенная бурда… Закормили… И работяги забастовали. Бугай, конечно, метал икру: горел план. Собственно, он горел и без забастовок: воры сами не работали и других не заставляли, лес фактически не столько «заготавливали», сколько приписывали якобы заготовленную кубатуру. Нормировщики фиксировали ее наличие, но… число было – фактуры нет. И нормировщики, и десятники, и мастера – все подкуплены ворами: сплошная туфта (еще одна дыра, в которую уходят деньги из воровского котла – на подкупы). Так что Бугаю было не сладко. А тут еще забастовка… Он – к ворам: посодействуйте, заставьте. Но воры не вмешивались, к тому же и они были не прочь посмотреть «Девушку моей мечты»… Да, были бы на Девятке суки, мечталось Бугаю, тут не забастуешь, такую девушку покажут – только и останется мечтать… о выздоровлении. Бугаю не понятно, почему нельзя воров просто ликвидировать, как саботажников. Зато ему понятно, что нет таких инстанций, которые могли бы что-нибудь санкционировать без разрешения. Каждый разрешающий должен же получить разрешение высшего разрешающего.
Когда в зону проникли слухи о возможном прибытии сук, воровская жизнь оживилась как-то особенно: воры собирались, о чем-то совещались и, что бросалось в глаза даже мало вникающему в «партийную» жизнь, стали заводить дипломатические отношения со «зверями». Зверями воры называли кавказцев. Они не делали разницы в их национальности – все кавказцы без исключения были для них «звери». В истории лагерей известны кровавые стычки между зверями и ворами, ибо звери, которые ни к каким из уголовных мастей не относились, ворам дань не платили и вообще не считались с ними. В зонах кавказцы – грузины, чеченцы, осетины, азербайджанцы, армяне, но больше всего чеченцы – жили сплоченно, в отдельных бараках, обособленно работали в тайге. Среди них не было отказчиков и козлов, и лагерному обывателю было непонятно, почему они – звери. Многие из них, как подметили воры, задницу газетой «Правда», да и вообще никакой бумагой, не вытирали, а носили с собой бутылку с водой и подмывались (козлы же никогда не подмывались ни до, ни после)… Так, может, из-за этого? Разбираться в этом долго. И без того ясно, что воры насчет зверей всегда были начеку, особенно когда на горизонте маячила какая-нибудь опасность. И теперь воры стали подчеркнуто уважительно обращаться с ними. Даже подкинули Мамеду, вожаку зверей, по-дружески килограмма два сала. Наверное, учли, что звери сало не едят по религиозным соображениям, считая свинью близким родственником человека. А жрать родственника, оказывается, не полагается.
Итак, вместе со слухами о возможной доставке на Девятку сук, киномеханик привез, наконец, и этот фильм: «Девушка моей мечты». Но показать его в тот вечер опять нельзя было из-за ученой вороны Боксера, расколотившей десятка два фонарей, ставшей причиной замыкания в электросети.