Выбрать главу

О своем возвращении в зону, подняв переполох со стрельбой, известила и ворона Боксера, долбившая лампы на заборе: выстрелы всполошили охрану, крыс и педерастов, высматривающих со страхом через решетчатое окно БУРа. Боксер был счастлив. Он гордился собственным воспитательным результатом: сумел привить птице такую ненависть к свету, что через нее образовалась любовь… к тюрьме.

Итак, пятидесятый год закончился блистательной победой воров над суками в зоне Девятого спеца. Это было одно из последних сражений между «мастями», происходившие везде в тайге и стране, самоуничтожению преступного мира предназначено было остановиться, о том еще не знали участвовавшие в нем.

Скит, не знавший, что Враля взяли ночью, прибегал искать его в бараке. В секции «королевской гвардии» дым коромыслом: играют, чифирят, дурака валяют, да и что тут особенного – не академия наук, в конце концов, и не духовная семинария.

– Ты не Геру ли ищешь? – подскочил Вася Кот, подленько ухмыляясь. – Он там, – Вася кивнул в сторону парашной, – к нему очередь. Котенок захихикал. Скит приоткрыл дверь парашной и увидел Геру… согнутого в углу. С ним тут, что называется, «трудились» пять рыл… Скит видел лишь один глаз Геры с каким-то бессмысленным взглядом. Его насиловали одновременно и спереди, и сзади… если насиловали…

Враль и Скиталец услышали друг о друге уже в центральном изоляторе. Находились они в разных камерах. Отсюда их дороги на время разошлись: их не судили как участников резни, лишь отправили в закрытую тюрьму, а за что – начальству виднее. Но попали они также и в разные тюрьмы. Враль, попутешествовав, как полагается, по пересылкам, прибыл наконец в Томск, где и определился в одиночной камере местной тюрьмы с гостеприимными великотомскими черными тараканами. Случилось это уже весною 1951 года. Здесь он провел год, изучая труды классиков социалистического реализма с трогательно-человеколюбивыми содержаниями и такими же названиями, как-то: «Жизнь в захолустье» и «От всего сердца». В некотором роде историческим событием явился факт зачтения всем заключенным о вновь учрежденной (исключительно в лагерях) смертной казни за убийства, причем Враль должен был даже расписаться, что он ознакомлен с данным постановлением правительства. Поскольку он в этот «вагон» в поезде своей судьбы вскочил в сорок восьмом году, то есть уже после отмены смертной казни (в 1946 г. – А.Л.), он ничего не понял более, кроме того что в лагерях возможно изменение климата.

2

И, действительно, едва успели довезти Враля до 5-го ОЛПа, едва за ним закрылась дверь камеры в транзитном бараке, девяткинскому куму позвонил главный кум управления и передал инструктаж: собрать в Девятой зоне всех воров в одну бригаду, а затем… принудить работать. Всех честных воров до единого!

Кум на Девятке был потрясен, не доходило до мозгов: воров… на работу? Да они там, наверное, рехнулись, решил он про свое начальство. Он перезвонил в управление, чтобы объяснили ему доходчиво: что за дела? Ему доходчиво объяснили: никто не спятил, они не сами сочиняют инструкции, существует начальство и повыше.

– Как же я их заставлю? – взвыл девяткинский кум. – Это же невыполнимо. Не станут эти аристократы голубой крови, чифиристы, работать. Им это не позволяет их святой закон. Если они пойдут работать, если даже один сучок отрубят, после этого они вроде уже и не воры, во всяком случае не честные воры. Разве в управлении этого не знают? Разве суки не потому суки, что предали закон и стали работать?

Ответные слова, врезавшиеся из телефонной трубки куму в ухо, настолько его озадачили, что он, не дослушав, бросил трубку. Эти слова были обидны. Потом ему перезвонили, велели создать ворам невыносимые условия. Девяткинскому куму стало ясно: предстояло организовать на зоне, говоря дипломатическим языком, государственный переворот. Здесь в зоне и везде в безбрежной тайге за всё отвечали диктаторы типа Бугая, но интриги, шпионаж, вербовка стукачей, проделывание прочих славных делишек являлось задачей кума.

Воров на Девятке собрали в одну бригаду – не стоит пускаться в подробности этого достаточно трудного процесса. И всех, за исключением освобожденных Боксером, повели под отдельным конвоем на работу и на отдельный объект. И повели не много не мало, а за двенадцать километров, туда, где уже вырублен лес, где торчали из подтаявшего снега пни полутораметровой высоты. А дорога! А дорога-то!.. Изумительная! Проложенная в живописном лесу, она напоминала тренировочную трассу для начинающих горнолыжников…

Привели их после мучительного перехода – в хромовых сапогах со скользкими подошвами – к этой старой вырубке. Здесь конвоиры отвели им участок в сто квадратных метров, поставили по углам два легких пулемета: ломы, кирки и топоры их уже дожидались, – и, пожалуйста… трудитесь, докажите рвением, что достойны большого куска хлеба.

Воры растерялись: все-таки неожиданно получилось. «Самовары» (консервные банки или алюминиевые кружки на длинных ручках, скрученных из проволоки) остались в лесных шалашах в рабочем оцеплении. Как же теперь им чифир заваривать? Ведь работать… Вы шутите?! Да и одеты они были, мягко говоря, не по-рабочему: в хромовых сапогах, у некоторых на ногах изящные разукрашенные бурки, сшитые лагерными сапожниками. И что же, в такой обуви пни корчевать? А именно этим они и должны были тут заняться.

Но еще больше они растерялись, когда конвой начал на них орать, приказывая браться за работу. Обычно конвоя не касалось, работают зеки или нет. Но им пришлось начать работать, иначе конвой пригрозил уложить их в снег и держать до вечера. Воры приступили к работе: один пень каждый мог за день выкорчевать. Они с ленцой копошились, понимая, что никому эта работа, в сущности, не нужна. Выкорчевав несколько пней, они посчитали, что пора и в обратный путь. Разожгли костер и сгрудились у огня, но эта мусорская рожа, начальник конвоя, стал орать, чтобы погасили костер. Погасили. Сидели на своих пнях, покуривали, матерились. В зоне в то время собирали в БУР оставшихся авторитетных воров, которые, само собой разумеется, были или освобождены от работы или имели какую-нибудь инвалидность. Первым изолировали Петра Ханадея. Авторитетные сидели в БУРе, как принято говорить, на общем положении: получали нормальный паек и могли пользоваться собственными постельными принадлежностями.

Когда воров на старой вырубке наконец известили, что надо собираться в зону, начальник конвоя преподнес им еще один сюрприз: каждому велели взвалить на плечи выкорчеванный пень, чтобы нести его к зоне… По такой-то дороге?! В такой-то обуви?! При таком-то воспитании?! Но мусора наставили на воров автоматы, скомандовали ложиться в снег, в грязь, натравили собак – пришлось смириться. Все разбежались по вырубке в поиске пней поменьше, но выбирать было не из чего.

И вот колонна построена… Вперед! К финишу! Упаси боже, отстать последним в строю: сзади собаки. Передним, упаси боже, спешить – держи дистанцию между головным конвоем. И в сторону из строя – это всякому известно – не вываливай! С птичьего полета колонна воров из-за торчавших кверху и по сторонам корневищ походила на гусеницу, которая то растягивалась, то конвульсивно сокращалась, изгибалась-выгибалась, двигаясь неуклюже по грязной и скользкой дороге. На одном из спусков Вася Котик удивил всех: даже собаки растерялись, когда он сначала под пнем, а в конце пируэта – на нем, пролетел мимо передних конвоиров. Они едва успели отскочить, а то их сшибло бы.

К зоне, вернее, к «пирамиде» эта «гусеница» доползла уже в темноте. Пни приказали затащить на пирамиду из давно здесь собранных таких же, дабы росла она, стремясь превзойти египетских собратьев. Лишь теперь, ругавшие всех богов и матерей, воры сообразили, что уже давно на Девятке практиковался сей благотворительный вид издевательства: ведь кто-то же притащил сюда гнить этакие горы пней.