– НА ЭТОЙ РАБОТЕ С ЛУЧШИМИ ПРОЯВЛЕНИЯМИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ НАТУРЫ СТАЛКИВАТЬСЯ НЕ ПРИХОДИТСЯ, – сказал Смерть. Он легонько подул на котенка, и тот закувыркался в воздухе. Его недовольное мяуканье звучало так, словно доносилось из длинной жестяной трубы.
– Это ведь души? – спросил Мор. – А у людей какие?
– ЧЕЛОВЕКОПОДОБНЫЕ, – ответил Смерть. – ЕСЛИ КОРОТКО, ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ХАРАКТЕРА МОРФОГЕНЕТИЧЕСКОГО ПОЛЯ.
Смерть вздохнул – будто саван прошелестел, – взял котят на руки и осторожно укрыл где-то в темных глубинах своего балахона. Он поднялся.
– А ТЕПЕРЬ – КАРРИ.
В «Садах Карри» на углу Божьей улицы и Кровавого переулка было не протолкнуться; здесь собирались исключительно сливки общества – во всяком случае, та его часть, что всплывает на поверхность и не тонет, а оттого в среде осмотрительных людей именуется сливками. Благоухающие кустарники, посаженные между столами, почти маскировали присущий городу аромат, который иные называли обонятельным эквивалентом береговой сирены.
Мор с жадностью набивал рот, стараясь сдерживать свое любопытство и не смотреть, как Смерть управляется с приемом пищи. Вначале съестное однозначно присутствовало на столе, но потом куда-то исчезало: естественно было предположить, что между этими крайними точками что-то происходило. Мор заподозрил, что Смерть на самом деле не привык к подобному времяпрепровождению и устроил все это лишь для того, чтобы подбодрить ученика, – так пожилой дядюшка-холостяк, которому подкинули на выходные племянника, трясется, как бы не сделать чего не так.
Остальные клиенты не обратили на них никакого внимания, даже когда Смерть, откинувшись на спинку стула, раскурил изящную трубку. Не так-то просто не замечать, как из чьих-то глазниц валит дым, но все справились.
– Это колдовство? – спросил Мор.
– А ТЫ КАК ДУМАЕШЬ? КАК ПО-ТВОЕМУ, ЮНОША, ЗДЕСЬ Я ИЛИ МЕНЯ НЕТ?
– Здесь, – медленно произнес Мор. – Я… Я наблюдал за людьми. Они смотрят на вас, но, кажется, не видят. Вы как-то влияете на их мозги.
Смерть покачал головой.
– ОНИ ДЕЛАЮТ ЭТО САМИ, – сказал он. – НИКАКОГО КОЛДОВСТВА НЕ НУЖНО. ЛЮДИ МЕНЯ НЕ ВИДЯТ; ОНИ ПОПРОСТУ НЕ ПОЗВОЛЯЮТ СЕБЕ ЭТОГО. ПОКА НЕ НАСТАНЕТ ИХ ЧЕРЕД, РАЗУМЕЕТСЯ. МЕНЯ ВИДЯТ ВОЛШЕБНИКИ, И КОШКИ ТОЖЕ. А ПРОСТЫЕ СМЕРТНЫЕ… НЕТ, НИКОГДА. – Смерть выпустил в небо дымное колечко и добавил: – НЕВЕРОЯТНО, НО ФАКТ.
Мор смотрел, как колечко, колышась, поднимается ввысь и уплывает в сторону реки.
– Но я-то вас вижу.
– НЕ СРАВНИВАЙ.
Официант-клатчец, приземистый, смуглый, круглолицый, с прической в виде взорвавшегося кокосового ореха, положил перед Смертью счет и озадаченно нахмурился, встретив любезный кивок. Он помотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из ушей остатки мыла, и отошел.
Смерть выудил из глубин балахона большой кожаный кисет, полный медяков разного достоинства, подернутых, за редкими исключениями, сине-зеленой патиной веков. Счет подвергся самой тщательной проверке. После этого Смерть отсчитал дюжину монет.
– ПОЙДЕМ, – сказал он, поднимаясь. – НАМ ПОРА.
Мор поспешил следом за Смертью – через палисадник и на улицу, по-прежнему многолюдную, хотя на горизонте уже занимался рассвет.
– А чем мы займемся теперь?
– КУПИМ ТЕБЕ НОВУЮ ОДЕЖДУ.
– Да мне эту только сегодня купили… то есть вчера.
– ПРАВДА?
– Отец сказал, та лавка славится недорогой одеждой. – Чтобы не отставать, Мору приходилось бежать.
– ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПОВОД СТРАШИТЬСЯ НИЩЕТЫ.
Они свернули на широкую улицу, ведшую в зажиточный район города (где фонари встречались чаще, а навозные кучи – реже). Здесь не было ни киосков, ни лоточников, а были настоящие здания с вывесками на фасадах. Язык бы не повернулся обозвать такое место лавкой: это были настоящие бутики, с поставщиками, сиденьями и плевательницами. Большинство из них не закрывалось даже в такой поздний час, потому что среднестатистическому анкскому торговцу не дают спать мысли о деньгах, которые он в этот момент не зарабатывает.
– Здесь что, вообще спать не ложатся? – спросил Мор.
– ЭТО КРУПНЫЙ ГОРОД, – ответил Смерть и распахнул дверь в магазин одежды. Через двадцать минут, когда они его покинули, на Море красовалась подогнанная по фигуре черная мантия, отделанная тончайшим серебряным шитьем, а хозяин магазина таращился на горку старинных медяков у себя на ладони, гадая, откуда они взялись.