«Буревестник», № 1–2, 1925
Спренжинер и его метод
Это было очень давно... Случайно пришлось мне посетить Одессу... Все показалось мне в этом городе интересным! Но самым интересным был, безусловно, Спренжинер.
Я стоял на перекрестке двух лучших одесских улиц, и характерный гортанный шум бурного городского котла окружал меня. И вдруг какой-то писклявый тенорок донесся до моего слуха:
— Что? Вы не знаете старинной фирмы Балагулова и Ко?
Тогда, простите, мне даже неловко! Я хотел бы иметь столько копеек за всю свою жизнь, сколько пуговиц пришивается этой солидной фирмой каждую минуту к выделываемым ими рубашкам.
Принц Монакский страдает бессонницей, когда он спит не в рубашке Балагулова и Ко! А если вы подумаете сравнить эти многоуважаемые рубашки с рубашками какого-нибудь голоштанника Шевелева, то вы увидите, что это за разница, которую ни один рак никогда не съест! Что может быть мечтательнее фирмы Балагулов и Ко, Арнаутская, 6, второй этаж!?
Человек, хваливший фирму Балагулова, усиленно размахивал руками. В его тоне сквозила дикая уверенность в своей правоте. Правда, он говорил об этих рубашках более экспансивно, чем требует обыкновенное удовлетворение бельем, но я не знал Одессы и потому послушался убедительного оратора. В тот же день я купил комплект белья у фирмы Балагулов и Ко...
На завтра довелось мне опять побывать на том же углу, где горячился писклявый тенорок... Кругом было страшно шумно, но через весь шум и гам я услышал нотки знакомого голоса. С непередаваемой страстностью голос этот скрипел:
— Ребенок вы! Разве обязательно нужно быть одесситом, чтобы знать лучший магазин белья Якова Шевелева? Разве в Африке каждый слон не знает Шевелева? Всякое тело, которое купается, минимум, раз в три месяца, должно изъявить горячий протест, если его не облачают в рубашки Шевелева — Симферопольская, 8, вход со двора... А говорить про этого прощелыгу Балагулова, когда жив еще Шевелев, — это то же самое, что мазать хлеб гуталином, вместо красной икры!!!
Я был ошеломлен! Я знал, что вкусы у людей меняются, но не в течение суток... В конце концов, я сам стал жертвой отвратительного Балагулова. Вчерашняя сорочка жгла мое тело, а внутренний голос шептал мне: «Иди немедленно к Шевелеву, а Балагуловскую дрянь выброси в Лиман...»
Но я не пошел к Шевелеву, а обратился к писклявому тенорку:
— Слушайте! Что все это значит? Вы орете каждый день другое, вы смущаете приезжих, вы возбуждаете одну часть населения против другой, черт вас возьми!
— Очень приятно. Спренжинер, Шалашная, 3, — ответил мне крикун.
— Что все это значит?
— Вот что: рубашки Балагулова я буду хвалить до тех пор, пока Балагулов дает мне возможность иметь хоть одну собственную рубашку. А когда вчера вечером он мне сказал, что рубль в день за рекламу — это бешено много, так рубашки Шевелева моментально улучшаются... Aх, что говорить! Вы думаете, все рождаются в сорочках? А у меня тоже дети, которые больше любят хлеб, чем халву, только потому, что халву они еще вообще ни разу не ели! Своя рубашка ближе к телу, — закончил он и убежал...
Через минуту я слышал опять, но уже с другого угла:
— Что? Вы не знаете Шевелёва? и т. д.
Впрочем, почему это я вспомнил вдруг Спренжинера? Вот почему: вчера, гуляя по улицам красной Москвы, я увидел такие плакаты:
— Нет свежих продуктов, кроме как в Моссельпроме!
— Где свежие яйца и масло? Только в Трудсоюзе!
— Пейте одни вина Винторга!
— Самые натуральные вина — лишь в Винсиндикате!
— Требуйте всюду лучшие табаки — Укртабактреста!
Н. Рогов
«Смехач», № 15, 1925
Манифест 17-го октября (По различным воспоминаниям)
I. Воспоминания коммуниста
1) Шрам во всю голову. У Казанского драгун шашкою хватил, когда, значит, товарищам со скамейки объяснял, что не надо верить царской сволочи, потому надует и что манифест — тьфу! Сами возьмем, что надо.
2) Поражение в легких. Доктор говорит: «От Сибири это, от ссылки. От худосочия и от плохого питания». Действительно, в ссылке почти что ничего не ели. Худо было.
3) Бронхит. Не очень, чтобы сильный.
Это когда бежал. Простудился. Отмороженные пальцы не в счет, конечно.
4) Ревматизм. От «централов». Паршивые они и совсем сырые.
5) Ну, сердце там...
Впрочем, все это пустяки. Маленькие недостатки личного организма. Была бы здорова пролетарская революция. А она ничего. Крепко сделана. Всех переживет.
II. Воспоминания нэпмана
Когда вышел манифест и все закричали, что свобода, я сразу сказал жене своей: