28
Стих 18. Уклоняют они направление путей своих.
34. Бесполезно намерение делать благое если только мы вознамерившись, не будем постоянными — Все, что скрывается в себе, выходит наружу. Есть некоторые, которые решают будто бы всей силой противостоять сбивающим с пути порокам, но в момент нападения искушения в положенном решении нетверды. Ведь один, возгордившись добрым начинанием, когда помышляет о великих наградах смирения, восстает против себя и будто бы отлагает превозношение спеси насыщенной, обещает показать себя во всех оскорблениях смиренным, но стоит только его уязвить несправедливостью в едином слове, как он тотчас к обычному превозношению возвращается, и так влечется к спеси, что совсем не вспоминает, что желал блага смирения. Другой, снедаемый жадностью, пышет страстью к увеличению состояния. Этот, видя, что все быстро проходит, укрепляет свою блуждающую вслед желаниям душу, решает более ничего не желать, а имеющимся владеть с помощью узды великого хормила [руля], но только перед глазами появляется желаемое, как душа пышет домоганием, себя уже не чувствует, ищет случая завладеть этим и, забыв о насажденном воздержании, беспокоит себя страстью обладания и жалами воображения. Третий оскверняется грязью роскоши и долгой привычкой порабощается, однако видит, сколько чистоты в скромности, и понимает, что постыдно порабощен плоти Он решает обуздать тленность желаний и готовится отказаться от привычки всеми будто бы силами. Но либо когда некий красивый образ предстает перед его глазами, либо когда он о нем вспоминает, внезапно подвергаясь искушению, тотчас расстается с прежним решением, а кто восстает против этого щита намерения, пронзенный копьем услаждения, тот падает, и его, настолько слабого, побеждает роскошь, словно бы он против нее совсем не вооружался. Четвертый возгорается пламенем гнева и беснуется вплоть до нанесения ближним оскорблений. Но когда его душу не тревожит никакой повод к ярости, он размышляет, как велика добродетель кротости, какова высота терпения, и готовится быть терпеливым и противостоять желанию оскорблять. Но как только появляется малейшая возможность для гнева, он тотчас опять до мозга костей распаляется и кричит, и оскорбляет; настолько же распаляется, что не только не вспоминает об обещанном терпении, но и сама его душа не осознает саму себя и даже издаваемые вопли не осознает. А когда он вполне насытится гневом, успокаивается, словно после упражнений, и тогда только затворяется в молчании, когда не воздержание языка, но удовлетворение его бесстыдства налагает на него узду. Да и позднее, уже после гневных вскриков, с трудом он себя сдерживает, поскольку часто и лошадей, понесших и сбившихся с дороги, сдерживает не рука наездника, а ограда циркового поля. Итак, хорошо говорится о нечестивых: «Уклоняют они направление путей своих», поскольку рассудком они желают благого, но обращаются к привычному злу. И будто бы сверх своих сил напрягшись, к самим себе возвращаются они по кругу, желающие благого, но не отступающие никогда от зла. Они желают — то быть смиренными, но чтобы их не презирали, желают быть довольными ближними, но чтобы тесно с ними не общаться, быть чистыми, но без изнурения тела, быть терпеливыми, но чтобы их не оскорбляли. Поскольку они желают приобрести добродетели, но трудов для их достижения избегают, это то же самое, как если бы они отказывались от сражений на поле брани и в то же время желали бы справлять триумф в городах.
35. Так как некоторые одни пороки [страсти] укрощают, а на другие не обращают внимания они поддаются даже обузданным порокам — Хотя и по-иному может быть понято то, что пути их упомянуты как искривленные. Ведь часто некоторые вооружаются против некоторых пороков с большим рвением, но некоторые из пороков не берутся укрощать, и тем, что не восстают против них, вновь обращают против себя те, которые уже были обузданы. Ведь один уже отучил плоть от распутства, однако не удержал свою душу от жадности и, связываясь [удерживаясь] в мире удовлетворением жадности и не оставляя мирских деяний, как только появляется самая незначительная возможность, этот человек ниспадает в распутство, которое, как казалось, он уже обуздал. Другой победил жар жадности, но совершенно не умерил силу распутства. И когда он готовит плату за удовлетворенное распутство, надевает он на шею своего сердца также и ярмо жадности, которую он уже давно умерил. Третий уже поразил мятежную нетерпеливость, но все еще не победил стремление к суетной славе. И когда он из-за нее устремляется к мирским почестям, пронзенный желаниями тяжб, он, словно плененный, возвращается к нетерпеливости, а когда суетная слава возбуждает его душу к защите самой себя, он, снова потерпев поражение, испытывает преодоленную было страсть. Четвертый же покорил желание суетной славы, но все еще не уничтожил нетерпеливость, и когда он много угрожает из-за нетерпеливости сопротивляющимся ему, стыдясь не исполнить того, что он говорит, снова возвращается под ярмо суетной славы. И будучи им побежден, он страдает от того, что уже радостно считал совершенно одоленным. Итак, таким вот образом, при помощи заменительных средств пороки удерживают своих беглецов и, как будто бы уже упущенных, возвращают в свое владение и передают попеременно друг другу для наказания. Итак, у развращенных людей искривлены пути, по которым они ходят. Поскольку, даже и победив одну мерзость, они облегчают себе путь, все же овладевает ими другая и ввергает их в ту, которую они уже одолели.