77. Внутри четырех углов дома пируют сыновья, так как внутри тайн души, которые, главным образом, поднимаются к вершине высшей справедливости этими четырьмя добродетелями, остальные добродетели поочередно пасутся как некие чада сердца. Конечно, дар Духа прежде всего в смиренной душе воспитывает благоразумие, воздержание, твердость, правосудие, и саму душу, чтобы она давала знать о каждом искушении, затем оснащает семью добродетелями: против слабоумия мудростью; против неразумия разумением; против безрассудства рассудительностью; против страха храбростью; против невежества знанием; против черствости добротой; против гордости страхом Божиим.
78. Но иногда, когда наша душа укрепляется полнотой и обилием такого дара, если наслаждается благодаря ему непрерывным безмятежием, то забывает, откуда у нее все это; и думает, что имеет это сама по себе, и что оно у нее всегда было. Потому иногда бывает, что эта благодать для пользы отнимается, и показывает самонадеянной душе, насколько она сама по себе бессильна. Тогда мы действительно осознаем, откуда происходит наше благо, когда чувствуем, что как будто теряем его и не можем сами сохранять. Отсюда и бывает научение смирению, что в момент нападения искушения такое слабоумие поражает нашу мудрость, что взволнованная душа не знает, как ей противиться угрожающему злу, или каким образом готовить себя против искушения. Но сама эта глупость благоразумно извещает сердце, так что, чем больше временное безумство, тем правильнее и смиреннее оно рассуждает; и там, где как будто отсутствует мудрость, она еще крепче водворяется. Иногда, когда душа возвышается в гордыне высокомерными помыслами, задерживается в вещах низших и ничтожных из-за тяжкого отупления, чтобы увидеть те низшие входы, через которые может проникнуть крайняя погибель. Но само это отупление, в то время как отнимает наше познание, сохраняет его, потому что когда оно на время смиряет сердце, то надежнее укрепляет его к познанию высшего. Иногда, когда мы радуемся, что все делаем с разумной основательностью, низвергаемся по совершенно неожиданной причине; и хотя мы верили, что живем разумно, внезапно опустошаемся из-за внутреннего смущения. Но опытом этого смущения мы учимся не приписывать свой разум нашим силам, и потому скорее мы возвращаемся к основательности, что она как будто у нас уже была. Иногда душа решительно презирает противное, но когда зло вновь побеждает, то она поражается сильным страхом. Но потрясенная этим душа узнает, Кому она обязана тем, что хоть чему-то могла храбро противиться; и потом настолько тверже сохраняет храбрость, насколько очевиднее из-за внезапного нападения страха ей показалось, что она у нее отсутствует. Иногда же, когда мы радуемся, что знаем великое, внезапно приходим в оцепенение, омраченные слепотой неведения. Но из-за того, что око души на время закрывается неведением, потом оно вернее открывается для познания, когда душа, наученная своим помрачением, узнает Того, от Кого имеет само познание. Иногда же, когда мы все устраиваем духовно, когда радуемся, что имеем полное благочестие, душу внезапно поражает черствость. Но мы, сделавшись как будто нечувственными, познаем, Чьей милости мы обязаны имевшимися благами; и как будто угасшее благочестие возвращается с избытком, ведь то, что теряют, а потом находят, любят еще больше. А иногда душа, пребывающая в страхе Божием, радуется, но черствеет из-за внезапного искушения гордостью. Но, сильно испугавшись из-за потери страха, вновь спешит склонить себя к смирению; и смирение становится настолько прочнее, насколько душа осознает важность этой добродетели, как будто потеряв ее.
79. Итак, когда дом сокрушен, то сыновья умирают, то есть когда совесть приходит в смятение от искушения, то сразу же, в одно мгновение разрушаются рожденные в сердце добродетели. Как сыновья, конечно же остаются живыми по духу, хотя телесно умирают, так и наши добродетели, во время искушения внезапно смущенные, лишаются своей целостности, но все-таки сохраняются неповрежденными в глубине души благодаря твердости воли. С ними умирают три сестры, потому что иногда в сердце искушениями смущается любовь, ужасом сокрушается надежда, сомнениями колеблется вера. Часто мы как будто ослабеваем в любви ко Творцу, когда думаем, что бываем истязаемы скорбями более, нежели заслуживаем. Часто, когда душа страшится больше, чем необходимо, лишает саму себя надежды. Часто, когда душа борется с глубокими сомнениями, смущенная вера томится, как будто угасая. Но дочери, которые умирают в разрушенном доме, все-таки остаются живыми, и хотя само смущение свидетельствует, что надежда, вера и любовь почти что умерли внутри совести, все-таки перед очами Божиими их сохраняет живыми твердость воли к добру. Потому и юноша, который это сообщает, убегает один, так как проницательность ума и в искушении остается неповрежденной. Благодаря возвещенному юношей, Иов понимает, что должен возвращать своих детей через рождение, так же и скорбящая душа, осознав случившееся изменение, сохраняет через покаяние силы, которых как будто начала лишаться. Это чудо происходит с нами по милосердию Божию, чтобы душа у нас никогда не была повержена ударом вины. Ибо человек полагал бы, что имеет большие силы, если бы иногда не чувствовал какого-либо ослабления этих сил, скрытых в тайниках души. Но когда он колеблется захватившим его искушением, и словно сверх сил утомляется, то этим ему показывается защита смирения против ловушек его врага; и поскольку он боится обессилено упасть, то начинает твердо стоять. Искушенный же не только узнает, от Кого получает силы, но и понимает, какое бодрствование требуется, для их сохранения. Часто бывает, что кого не в силах победить натиск искушения, того сильнее поражает собственная беспечность. Ведь когда кто-либо, утомившись, предается отдыху, представляет нерадивую душу развратителю; и если его по щедрости Божественного милосердия посетит искушение не внезапным ударом, а упредит его постепенным приближением, то он, конечно, будет бодрствовать, ожидая козни, так что осмотрительно препояшется перед сражением с врагом.