Книга 7
Всю шестую главу [свт. Григорий] раскрывает частью иносказательно частью нравственно исключая три последние стиха.
1
1. Иов был испытан бичами и поношениями. Если где говорится, что они восхваляют бесстрастие, то оно должно быть оценено не человеческим, но божественным судом — Некоторых беспокоят больше бичи, чем поношения; некоторых же наказывают более поношения, чем бичи. И действительно, терзания от слов часто свирепствуют сильнее каких бы то ни было тяжких наказаний и побуждают нас к защите, повергают нас в бесстрастие. Поэтому, чтобы блаженный Иов не мог быть лишен никакого искушения, ему не только наносятся бичевания свыше, но поражают его еще более тяжелые удары — беседы друзей, чтобы душа святого мужа, поражаемая со всех сторон, впала в гнев и раздражение, и как бы чисто он ни жил, осквернился бы через упорство гордого изречения. Но задетый ударами вновь приобрел милость; обеспокоенный словами правильно ответил; и пораженный прославился тем, что считал здоровье плоти наименее важным Рассказывающий также указывает, что мудрец [Иов] сначала безмолвствовал. Но к его словам примешано нечто, что, по суду человеческому, кажется превосходящим предел терпения, что мы правильно узнаем в том случае, если оценим приговор Высочайшего Судьи по отношению к ним. Ведь Он и прежде говорил диаволу о блаженном Иове: «Не заметил ли ты раба Моего Иова, ибо нет подобного ему на земле, человека незлобивого и праведного, чтущего Бога и уклоняющегося от зла?» (Иов 1:8) После искушения Бог обличил его друзей, говоря: «Вы говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов. (Иов 42:7). Следовательно, хотя в речах блаженного Иова звучит иногда нечто странное, Бог оценивает вес этих слов, принимая во внимание начало и конец его истории. Вечный судья не мог похвалить того, кто упадет, и не мог поставить, как пример, упавшего. Итак, если мы, застигнутые непогодой двусмысленности, созерцаем начало и конец этой истории, то корабль сердца крепится канатами своего размышления и с носа и с кормы, чтобы не влекся на камни заблуждений. Вследствие этого, никакими сильными бурями нашего незнания не разрушимся, если будем придерживаться спокойного берега вышнего приговора. Ибо, как говорится, неумеренными поисками душа читателя смущается. Но кто осмелится назвать неправильным то, что в ушах Бога звучит правильным?
2
Стихи 2, 3. О, если бы верно взвешены были грехи мои, которыми заслужил гнев, и вместе с ними положили на весы поражение, которое я терплю, оно бы оказалось тяжелее, чем морской песок. [98]
Символический смысл
2. Христос есть весы, на которых взвешивается и то, что мы заслужили, и то, что он за нас претерпел. Он тяжесть наказания нашего сделал нам известной — Кто другой под именем весов подразумевается, как не Посредник между Богом и людьми? Кто пришел для взвешивания нашей жизни и с собой принес справедливость и милосердие; но, склоняя чашу милосердия, облегчил милостью нашу вину. А в руке Отца став гирей удивительной тяжести, на одной чаше весов берет на себя наши поражения, а на другой чаше весов облегчает грехи. Но Он своей смертью сделал явным поражение от тяжелого веса [грехов] и по милосердию показал через отпущение, что грех легок. И началом милости Он сделал то, что сделал нашу вину известной нам. Ведь человек, созданный для созерцания Творца, но, после отнятия благ, отверженный от внутренних радостей, низвергнувшись в бедствие тления, неся слепоту изгнания, наказания вины своей и нес и не осознавал, так что считал изгнание отечеством и, таким образом, под тяжестью тления радовался, как будто он на спасительной свободе. Но Тот, Кого покинул внутренний человек, восприняв плоть явился во вне как Бог и, когда явился во вне, призвал ко внутреннему изгнанного человека, чтобы теперь он видел свои пороки, чтобы воздыхал о наказании своей слепоты. Поэтому поражение человека явилось тяжелым на весах, так как зло, которое было причинено, стало известно только в присутствии Искупителя. Ведь, не зная света, переносил мрак проклятия с неким удовольствием. Но после того, как он увидел, что он любил, понял, что он болен, и то, что переносил, осознал тяжелым, почувствовал сладость того, что потерял. Итак, святой муж, освобожденный от преград молчания словами беседующего друга, и, изобилием пророческого духа вновь исполнившись, возвещает свое, возвещает человеческого рода голосом: «О, если бы верно взвешены были грехи мои, которыми заслужил гнев, и вместе с ними положили на весы поражение, которое я терплю, оно бы оказалось тяжелее, чем морской песок». Как если бы он открыто говорил: «Зло нашего проклятия кажется легким, потому что еще не взвешено познанное справедливостью Искупителя. Но, если бы Он пришел и взвесил весом своего милосердия беду такового изгнания, и показал, что вследствие изгнания мы приобрели». Ибо, если бы знал то, чего мы лишились, считал бы тяжелым то, что мы претерпеваем. Но хорошо же бедствие нашего изгнания сравнивается с морским песком. И, действительно, как морской песок колеблется извне движением волн, так и согрешающий человек, когда испытывает волнения искушений из себя исходит во вне. Велика тяжесть песка морского, но говорится, что бедствие человека тяжелее морского песка, так как явно, что наказание является тяжким, и только через Милосердного Судью вина облегчается. И потому всякий, кто благодать Искупителя знает, всякий, кто любит возвращение на родину и кто, усовершенствовавшись, стонет под бременем странствования, после воспоминания о весах справедливо добавляет:
98
Ср. Синодальный перевод «О если бы верно взвешены были вопли мои и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно верно перетянуло бы песок морей!»