Мы тут же приняли решение. Свернем в город, похороним там Брендана и представим Игру об Адаме для пополнения нашего кошеля. Мартин вел счет дням и сказал, что нынче День святого Лазаря[4] и, значит, люди отдыхают от трудов. И у нас достаточно времени, чтобы добраться в Дарем к сроку.
До города было около трех миль по дороге, полого опускавшейся в долину. Когда наш путь подходил к концу, мы сделали привал, чтобы подготовиться к вступлению в город. Мы задали коняге овса, напоили его и выпрягли, чтобы он отдохнул перед тяжким трудом: везти по городским улицам ему предстояло не только Брендана.
Костюмы, в которые мы оделись, предназначались для разных Игр и выбраны были только ради привлечения зрителей. На середине повозки очистили место, и там встал Стивен как Бог-Отец, в длинной белой мантии, с золоченой маской во все лицо и тиарой на голове вроде папской, склеенной из бумаги и покрашенной в красный цвет. Рядом стоял Мартин, одетый Змием до падения, все еще обитающим в Эдеме, с крыльями из перьев и в улыбающейся солнечной маске.
Мы, прочие, шли либо по сторонам повозки, либо позади. Прыгун в одеянии Пресвятой Девы, перепоясанном на талии, и в желтом, выкрашенном шафраном парике. Соломинка изображал Модника в белой полумаске, в сюрко с рукавами, волочащимися по земле, и острым капюшоном. Тобиас как Род Человеческий был без маски, в простой тунике и шапке. Ну а на меня надели власяницу Антихриста с рогатой маской Дьявола, вооружили трезубцем, чтобы я угрожающе тыкал им по сторонам, злобно бормотал и шипел. Это была моя первая роль.
Брендана мы уложили у заднего края повозки, завалив его нашей одеждой и придавив ее медным подносом. Повозку мы обвесили красными сукнами и заложили одру за уши красные розетки. Маргарет вела его медленно и плавно, чтобы не опрокинуть Бога и Змия. Она тоже прифрантилась — надела потрепанное голубое платье с рассеченными рукавами, а волосы причесала и подколола. Чуть мы вступили в пределы города, как добавили к зрелищу еще и разнообразие звуков: демоны и ангелы состязались в музыке. Прыгун играл на своей тростниковой дудочке, а Змий на виоле, Род Человеческий отбивал такт на барабане, а Бог отмечал паузы с помощью тамбурина. Для заглушения небесных звуков меня снабдили сковородой и железным половником, и я лязгал во всю мочь, а Соломинка гремел палкой по подносу над Бренданом, изображая гром. По временам, когда гармония и какофония достигали кульминации и было неясно, за кем останется победа, Бог поднимал правую руку ладонью вперед, слегка согнув пальцы в жесте, требующем тишины, и демоны сразу переставали лязгать и греметь.
Вот так, чередуя порядок с хаосом, пока тощий коняга вскидывал голову в такт музыке и грациозно вышагивал, видимо, по давней привычке, а пес, привязанный к повозке сзади, заливался лаем, вот таким манером мы торжественно двигались по улицам города, пока не добрались до рыночной площади с гостиницей на одном углу.
Не знаю, как другие, а я обрадовался, что мы добрались туда. Власяница была жаркой и липла к телу, маска, склеенная из нескольких слоев бумаги, была плотной и душной. В прорези для глаз смотреть было трудно, а вбок и совсем невозможно. Я должен был тыкать трезубцем и шипеть, пока музыка была небесной, кроме того, быть наготове со сковородой и половником, когда Соломинка подавал сигнал ударом по подносу, и притом еще одним глазом следить за Богом, чтобы сразу же прекратить шипение и лязг, едва он поднимет ладонь. У меня голова шла кругом от грохота и лязга и от мельтешения лиц по сторонам — кто пялил глаза, кто хохотал, кто разевал рот, присоединяя свои вопли к шуму, который поднимали мы. И вот тогда-то я понял — урок, который приходилось заучивать вновь и вновь в следующие дни, — что комедиант всегда в ловушке своей роли, но он не может допустить, чтобы зрители это заподозрили, они должны всегда думать, будто он свободен. И великое искусство комедианта состоит не в том, чтобы показывать, а в том, чтобы скрывать.
Мое смятение усугублялось ощущением, что моя маска и старая облезлая власяница уже пропитались смрадом Брендана. Мне пришло в голову, что, может быть, моя маска и мой костюм лежали вплотную к нему, и я спросил себя, не думают ли того же и другие. Мы ведь должны были прятать его запах, как прятали его тело.
С нами в город явилась Смерть, это бесспорно. Смерть ехала в нашей повозке, она витала над нашими одеяниями и музыкой, пока мы соблазняли зевак прийти на наше представление. И столь же верно, что Смерть поджидала нас там, ибо она может быть и там, и тут в одно и то же время. По милости Божьей я вышел из этого города живым, и Смерть все еще дожидается меня. Но время нисколько не затуманило это воспоминание: наше шумное вступление в город, душная маска и зловонное одеяние Антихриста. И страх небытия.