Как я сказал, отстаивать священников я не стал. Мне не хотелось защищать того, кто потребовал такие деньги, ведь мы все равно пострадали от его алчности. С другой стороны, они знают, что я ношу сан, они заметят мое молчание, они сочтут меня жалким трусом.
— Священнослужители бывают разными, как все прочие люди, — сказал я. — Они такие же разные, как и комедианты.
Теперь заговорил Тобиас, в первый раз после их возвращения.
— Хорошие и дурные есть в каждом сословии, — сказал он, — и все они нужны для существования мира. А что до священников, то в городе случилось убийство. За него должны казнить женщину, а донес на нее монах.
Мартин ухватился за это, словно искал перемены.
— Мы слышали, как про это говорили на паперти, — сказал он. Говорил он негромко, и глаза его были смутными, как бывает, когда угасает страсть. — Он духовник здешнего лорда и живет в замке. Он бенедиктинец.
Мне сейчас вспоминается это слово и его лицо, угасшее вместе с яростью, и отблески факела, скользящие по соломе, на которой мы сидели. Я слышу движения и дыхание коров. Запах их навоза и пропитанной их мочой соломы, мешающийся с темным смрадом Брендана в его углу. Маргарет сидит, раздвинув ноги, штопая прореху в балахоне Адама, повернув лицо к свету. Раздвинутость ее ног под юбкой смутила мой дух, и я помолился об избавлении от зла. На крюках и гвоздях по стенам развешаны наши маски, и полотнища занавеса, и костюмы. Крылья Змия, головной убор Папы, накидка Шута. Власяница свисает с балки, как огромный нетопырь. Сарай преобразился в приют чуждости. Медный поднос был прислонен к одной из стен, отблески факела прокатывались по нему волнами ряби, будто его поверхность сплавляла воедино краски — синеву и золото и алость стеклянных бус Евы и ее парика, висевшего рядом с ними. Эти переливы цветов и отблески и едкий дым факела туманили мой взгляд.
— Мы говорили про это с конюхом. — Соломинка посмотрел вокруг бегающими глазами, его растрепанные волосы вспыхивали в отблесках факела. — Ему не хотелось говорить про это, — сказал он, — хотя обо всем другом он рассказывал охотно.
— Это был грабеж, — сказал Тобиас. — У нее в доме нашли деньги. Монах нашел.
— Ну, на деньги нюх у них хороший, — сказал Стивен.
Времени на разговоры больше не оставалось, нам надо было переодеться и приготовиться показать Игру об Адаме. И я робел, в груди теснило, в мыслях не оставалось места ни для чего другого. Но тень этого преступления уже тяготела над нами, хотя тогда я этого не знал. И она все еще тяготеет надо мной.
Глава пятая
Беды того дня еще не кончились. Пока мы готовились к представлению, в гостиницу под грохот барабанов и завывание волынок явилась компания жонглеров, и они сразу же принялись готовить свое зрелище у стены напротив входа во двор, самое лучшее место.
Мартин, уже в коротком белом балахоне Адама до Падения, вышел из сарая и увидел, что к стене привязан медведь, канатоходцы разворачивают свои циновки, а силач выгружает цепи из тачки. Несколько мгновений он стоял там, на холоде, босой, и не двигался, будто не веря глазам. Затем быстро направился к ним. Следом я и Стивен, он уже в длинном одеянии Бога. Нас было куда меньше — у них имелись еще глотатель огня, уже раздувавший пламя под своей жаровней, и семья акробатов.
Жонглеры странствуют большими компаниями и развлекают людей где случится — в залах замков, на турнирах и состязаниях лучников, на ярмарках и в базарные дни. В этом они сходны с комедиантами, но в отличие от нас у них нет старшого, предлагаемые ими зрелища не связаны воедино, и они могут объединяться и разбредаться как им заблагорассудится.
Вместо старшого Мартину пришлось долго искать кого-то, чтобы оспорить место. Он избрал акробатов, потому что это была семья — мужчина, женщина и двое дрожащих наголо обритых мальчишек. Он сказал мужчине, что место тут уже занято, и сначала говорил в умиротворяющем тоне, не грубо, хотя и с видимым усилием сдерживаться. Но тот заспорил, женщина визгливо поддержала его, и силач, сообразив, что происходит, бросил цепи на булыжник с оглушительным лязгом и направился к нам. Это был дюжий детина, выше Стивена и шире в плечах и всем телом, хотя во многом за счет жира. Он был лысый, на редкость безобразный, с медным кольцом в ухе. Подходя, он зафыркал, как борец, и вскинул руки, словно намереваясь обхватить Мартина. Думаю, на самом деле это была лишь угроза, чтобы напугать нас, но, прежде чем он покрыл последние два ярда, Мартин сделал шаг навстречу и ударил его ногой, слегка повернувшись, так что ударил пяткой и очень высоко для удара с места — в левый бок, чуть пониже сердца. Он не упал, но перегнулся пополам, стараясь перевести дух, и все могли слышать эти старания.