- Аже человецы у тебя, бабка мора? – во все гляделки таращась на черепа, красующиеся по верхам местами ещё не завалившегося тына, выдохнул мальчишка.
- Человецы, паря, - Вежица постучала палкой по жёлтой кости. – Таки же кровопивцы, аки молод княжич с Болони. Кои шлялись по Морану дозволения без…
- Кои заплутали и достались зверью дивому на растерзание?
- Кои заплутали и достались бабушке море на поживу.
- Ты их съела??
Я решила, что пора выходить, пока братца не разорвало от восторженной жути.
- Съела, съела, - подтвердила я, появляясь в проёме дверей, - и на косточках покаталась. Тебе чего здесь надобно?
Мальчишка сразу поскучнел.
- Межамир за тобою послал. Баял, Рыська вовсе совесть потеряла. Вовсе одичала по лесам бегаючи, дом ей, видать, отхожим местом пахнет. Бает, не чредима девка, своенравна и …
- Чего я Межамиру понадобилась?
- Так дружина вернулась, - ухмыльнулся вырыпень малолетний. – Уж три дня как. И сидение гридницкое уж отсидели. Пир ныне.
- Ну и славно, - я пожала плечами. – Передай Межамиру, другий день буду, - и повернулась спиной, собираясь нырнуть под низкую притолоку.
- Э! Рыська! – запаниковал болонский посланец. – Мать велела привести тебя непременно сегодня! Нужна ты зачем-то…
Вежица перехватила поудобнее палку-ледорубку с крепким железным наконечником и продолжила долбить канавку во льду для стока талости.
- Поди, девка, - молвила она под мерное потюкивание, - поди-поди, не напрасно зовут ныне.
Зима уходила неохотно. Темнела льдом на болотах, мокла и куксилась, прячась в лесу от яростных весенних ветров. Не скажу, что я так уж жаждала её проводить – послезимье в Болони то ещё удовольствие. Время ветряное, промозглое, половодное. Даже редкие и сладкие Варуновы поцелуи его не скрашивают. Но… Но мир держится на хрупком равновесии небесных качелей. Нельзя его нарушать. Нельзя накренять качели без опасения разрушить складность сущего. Поэтому - всё в меру, в силу, сообразно сроку – по закону божественного лада. Уходи, Макона, я буду скучать…
Мы скользили по мокрому каменеющему снегу, оступаясь порой в просачивающуюся из-под него воду. Неудобно уже и тяжко на лыжах, но всё лучше, чем брести пеше, выдирая мокрые валенки из снеговой каши.
- Отец дубрежей привёз, - пропыхтел сзади Светень. Ему, видать, страсть как хотелось поделиться новостями.
- Вот ещё, - буркнула я, - у самих закрома пусты, по сусекам ветер гуляет, пыль гоняет. Чем кОщей-то кормить?
- А вот и не кОщей! – с удовольствием уел меня братик. – Не пленные то - посольство, во!
Ну посольство и посольство. Истола с ним. Не вижу только о чём нам с дубрежами посольничать? О чём договариваться? Ни в жисть не поверю, что мира они запросили. На кой он им? Это мы в мире нуждаемся, как в хлебе насущном. Но нам он только блазнится… А им-то что? Сильны, сыты, богаты. Землями сулемскими приросли, рабами разжились. Им наша война – мать родна. Хотя попритихли вроде последние годки наши бодания, всё больше с силью ныне ратимся. А всё же - нет, не за миром они приехали. Не вижу причины им мира искать.
Тогда зачем?
- Чего взыскуют? – бросила через плечо.
- Как чего? – показушно поразился Светень. – Приехали, значится, соскочили с комоней ретивых, сложили мечи булатные к матушкиным ножкам. «Ничего, рекут, не пожалеем мы – ни сребра, ни злата, забирайте назад холмы свои Сторожевые, да и нас всех с потрохами – только дайте хоть одним глазочком взглянуть на диво дивное, красу ненаглядную, коей земля ваша на весь подлунный мир славна»!..
- Во дурак! – вздохнула я, безошибочно чуя подвох. – Како тако диво, хребет те набок?
- Так, бают, уважьте - покажьте руду княжну – Рысю свет Вестимировну, дщерь Мстиславы, большухи славных сулемов…
Ловко увернувшись от заряженного мной ему в лоб снежка, он скинул лыжи и с хохотом принялся удирать по мокрым сугробам, отбиваясь снежками и проваливаясь по колено в снег. Собака носилась вокруг, звонко облаивая сосны и радуясь весёлой забаве. Поставив уши торчком, она замолотила лапами по снегу, откопав прошлогоднюю дохлятину, и принялась валяться по ней, привизгивая от удовольствия.