Мне их было жалко. Так жалко! Все они должны. Должны изначально, беспрекословно. Должны только по праву рождения. Нет у них ни выбора, нет свободы. Потому что в княжьей семье рождаются не для жизни, а для служения. Вот так.
Даже странно подумать о том, что белобрысый Светень, которому мне так часто хочется настучать по темечку, и тот через пять-семь зим должен будет стать взрослым и воспринять это служение. Должен будет вести людей в бой, поднимая на ворога своим примером. И никому не будет интересно, что воинский путь, может, не для него вовсе. Что, может, вышел бы из парня добрый кузнец, как из деда нашего, или стал бы он дюжим усмарем-кожемякой, как Деян, или добрым землепашцем, справляющим каждую весну свадьбу с Землёй-кормилицей. А, может, собрал бы он котомку да отправился в страны чужедальние, написал бы сочинение о своих странствиях ещё и получше Дестимидоса Путепроходца. Да не на перемской вязи, а полянскими ясными рунами. Может быть…
Но о его желаниях и склонностях никто не узнает. Даже он сам может не успеть понять своей склонности до того, как геройски погибнет в жестокой сече с сильскими наёмниками, сражаясь за эти истоловы Воловцы – пропади они пропадом!
…Одной мне, навкину подкидышу, княжья кровь не судила ноши. Проживу на свете сорняком – ни пользы от меня, ни радости. Хорошо то? Плохо ли?..
Затолкав под лавки заплечный мешок, наскоро переодевшись в девичью рубаху, подвязавшись клетчатой понёвой и сунув ноги в старые, разношенные поршни, бросилась было вниз по всходу, но – остановилась. Вернулась в горницу. Заглянула в маленькое бронзовое зеркальце, бликующее на бревенчатой стене. Вздохнула над вызолоченными Варуной ланитами, пригладила волосы, изрядно смачивая их медовой водой, дабы лежали как следует, а не топорщились круг лица огненными всполохами. Переплела растрёпанную косицу. Прислонила мокрые валенки к каменному печному дымоходу, проходящему через горницу и согревающую её теплом топящейся внизу, в большом срубе, государыни-печи. Накинула душегрею. Ну, теперь-то уж всё, вроде.
Я притворила дверь и побежала в поварню.
Межамиру, слава богам, недосуг было меня сегодня распекать. Он прислал в поварню старого коща, который передал мне повеление брата: завтра присутствовать на соборе в гридне, а сегодня – на пиру. Всенепременно. Коли забегу куда – кощ засмущался – брат обещал косы повыдергать.
Продолжив невозмутимо чистить репу, я кивнула старику:
- Передай княжичу, я его услышала, - нахмурив брови, усиленно задвигала носом, принюхиваясь. – Послуша! Пироги!
- Ахти его! – перепугалась стряпуха, кидаясь к печи.
Я подхватила покинутый ею нож, быстро отделила им добрый шмат ароматного солёного сала, закинула его тряпицей и догнала Межамирова посла у двери.
- Дедушко Сван, - прошептала я, ловко забросив сало ему в пазуху. – Поищи Держену, голубчик. Скажи ей, пусть заглянет в поварню.
Ещё по дороге из Морана я не удержалась, выспросила у Светеня – вернулась ли подруга? Всё ли с ней благополучно? Весела ли, здорова, не ранена? Мне не терпелось свидеться с ней. Но, и так провинившись долгой отлучкой и бездельничаньем, не рискнула снова отправиться по своим делам. Вот коли она сама наведается, тут уж никто не осудит за радость случайной встречи.
И ведь наведалась. Не минуло и пары вёдер репы, как свет подруженька, ясно солнышко предстала на пороге поварни среди угара и чада подготовки большого пира…
Держена – славная поляница: плечистая, коренастая, крепкая. В жилах – огонь, в ударе меча – ярь и удаль, мощный лук, кой не всяк муж натянет, бьёт без промаха, секира рубит без пощады. Держена – один из лучших кметей в дружине князя. А вот девка...
Девка она не чредима. Не доброзрачна. Глядя на неё трудно поверить, что кто-то из сулемов когда-либо попросится в её род. Не столь забоясь силищи и буйности её, паче смутясь непригожести девичей. Загорелое, обветренное лицо походника, широкий нос и коротко обкромсанные тёмные волосы, рано залегшие у рта складки и туго перетянутая под рубахой грудь – рядом с ней даже я могла показаться жениховским загляденьем. Как истый кметь она груба и остра на язык, скора на расправу, неразборчива в удовлетворении похоти, жестока даже в потешных боях и непримирима в спорах.