- Глаза бы мои на тебя не глядели, мамонь криворылая! Всему, всему безлепию – ты причина! Зря не удавили тебя, истолово отродье в младенчестве! Сама выродок и другим от тебя бессчастье одно. Почто мне за тебя расплачиваться? Сначала судьбу бульшухи от тебя воспринять, потом – судьбу извергнутой из рода? А с тебя – как с гуся вода. Гадина подколодная!
Заряна нахлобучила венец на встрёпанную голову и выскочила за дверь.
Пробудившаяся Мстиша, приподнявшись на локте, недоумённо хлопала сонными глазками.
- Буди малявок, - велела я ей, дрожащими руками подпоясывая запону.
На улице подмораживало. Серый рассвет вызывал неудержимую зевоту у снующих по двору обитателей княжей хоромины. Но чистое небо обещало солнышко днесь. А солнышко обещало быть тёплым – всё же весна давно перевалила серединку-маковку, давно должна бы хозяйничать окрест – придётся ей теперь навёрстывать упущенное…
Всё у меня сегодня не ладилось. Сперва опрокинула полный подойник, потом, споткнувшись с вилами, сыпанула добрую охапку сена в грязь. Коща, приставленная к скоту, обругала меня и велела убираться. Сена было жаль. Его оставалось совсем мало - только для растелившихся коров, да и тем не вдосталь. Ежели травка не проклюнется в ближайшие дни, придётся скотинку на голую солому переводить…
Я присела у просыпанного, стала вылавливать из лужи травинки.
Что же делать? Неужели ничего не изменить? Бедная Заряна. Ведь и в самом деле она в который раз вынуждена брать на себя мою ношу, а я и в самом деле живу в родительском доме, будто меня ничего не касается. А ведь и впрямь не касается – ни лётом, ни скоком, ни задом, ни боком – всё стороной обходит. Будто заколдованная я княжна в заколдованном тереме, не видима я ни для бед, ни для радости…
Я сбросила собранное обратно в лужу, стряхнула с красных, негнущихся от холода пальцев прилипшие травинки, выпрямилась во весь рост, зажмурилась и сжала кулаки. Ой, щур, помоги мне, непутёхе…
Площадка за гридней, отведённая под воинское правило, уже почти просохла. И солнце уж вынырнуло из Нави – яркое, нарядное, будто праздничное. Но упражняющихся кметей было не видать - не мудрено после вчерашней-то попойки.
Единственным воином околачивался здесь сотник Угрицкого князя. Да и то – не мечом махал, а сидел на широкой завалинке, устроив оружие на коленях и подставив лицо солнцу. Рыжие нити в его бороде горели густой медью.
- Не велика дружина твоего князя, коли он сотника во главе посольства отряжает, - сказала я ему, останавливаясь неподалёку.
Он лениво перекатился затылком по стене, посмотрел на меня прищурясь и улыбнулся.
- Чай не велико дело – невесту привезти, - отповедал он, ничуть не обидевшись. – С таким делом и десятник справится.
- Справится, говоришь… А коли матушка раздумывать бы начала? Сомневаться? Вот тут и понадобился бы думный муж, мудростью и опытом житейским наделённый, дабы сговориться к обоюдному согласию.
- Раздумывать? – усмехнулся он. – Вот уж вряд ли. Ваша княгиня в этом сговоре нуждается боле моего князя.
Мы помолчали.
- Твоя правда, сотник. Нуждается. Да только, как видно, и ваша нужда не меньше.
- Отчего же это видно? – фыркнул мой собеседник.
- Оттого, что князь ваш – сирота. Один в роду. Все смотрят сейчас на него и думают – даст ли он новую жизнь угасшему роду? Иначе зачем тогда огород городил: добивался признания, собирал дружину, отстраивал Зборуч? Ожениться ему ныне край надо для упрочения своего положения. А с невестами, видать, туговато приходится, раз в Суломань вас занесло. Вы ведь знаете наши обычаи?
Сотник хмыкнул.
- Наверняка знаете. Поэтому о сулемской невесте думные твоего князя должны были в последнюю очередь вспомнить. Видимо, в последнюю очередь и вспомнили. Когда остальные-то нос отворотили. Так, сотник?
Отлепив, наконец, голову от стены, он с интересом посмотрел на меня.
- Откуда же ты взялась такая грамотная?
- Отсель не видать.
Мы молча взирали друг на друга, пока глаза мои не заслезились от напряжения. Опустив их долу, я шагнула к завалинке и присела рядом с сотником.
- Ты ведь не поболтать пришла? Я верно понял?
Я повертела в пальцах кисточки опояски, вдохнула поглубже…