..............................
Проснулся я ночью. Внезапно, словно меня толкнули. Лежал и таращился в подсвеченную полной луной темноту. В открытом окне тихо шелестели листья ореха, стрекотали сверчки. В комнате тикали часы. На спинке моего дивана сидел Кот, наблюдая за мной прищуренным глазом. Тима не было. Что меня разбудило? Я лежал и силился понять. Помимо отсутствия моего друга что-то еще казалось мне неправильным. Кажется, я и засыпал с этим чувством. Как будто, проваливаясь в сон, краем сознания зацепил это что-то неправильное, но не успел увиденное осмыслить.
Я снова повёл глазами по комнате. Противоположная стена была хорошо освещена луной. На лунном экране лениво шевелились тени листьев, сплетаясь в теневые кляксы и начиная трепыхаться при лёгких перемещениях ночного воздуха.
Я резко сел. Кроме теней и лунного света на стене больше не было ничего. На стене не было Тимохиного оружия.
* * *
Да что, мать вашу, здесь происходит?! Вопрос созрел. Спустя сутки. Ну, немного больше. За это время случилось немало странностей. Да, все их по отдельности, может быть, несложно объяснить. Но, блин, пока концентрация необъяснимого зашкаливает. И объясняться что-то никто не торопится.
Я понял, что больше не засну. Под крышей после дневной жары было душно, открытое окно не спасало. Зацепив пачку сигарет, я стал осторожно спускаться по лестнице.
Дом спал. Дышал и похрапывал. Его уютная жаркая темнота, наполненная поскрипываниями, потрескиваниями, шорохами и вздохами казалась живой и осязаемой.
Кот обогнул меня на лестнице, остановился посреди кухни и скрипуче мявкнул. В его глазах сверкнула луна.
В кухне кто-то был. Кто-то сидел за столом. Его тёмный силуэт я видел совершенно отчётливо.
- Далеко собрался? - прошелестела темнота и захихикала.
- А, это вы, - я подавил вздох облегчения. Напугал старый хрыч.
- Мы это, мы, - согласился хрыч. - Что, не спится, касатик? Вроде совестью в твоём возрасте мучаться ещё рано...
На моём конце стола вспыхнула свечка (о чёрт! как он это проделал?) Жёлтый огонёк, несмотря на свои скромные размеры, немедленно преобразил комнату, разогнав лунные призрачные тени, резко разграничил свет и тьму. На их границе сидел давешний дед. Он больше не супил бровей, а улыбался в бороду, но улыбка его доверия почему-то не внушала. Взгляд его казался острым и настороженным.
- Я хотел покурить во дворе.
Дед пожевал губами.
- Курить - здоровью вредить. Особенно сейчас. Не надо тебе выходить из дому, Митенька. Пока ворота открыты.
- Послушай, дед, какие ещё ворота? - я почувствовал, что снова начинаю злиться. - Что здесь у вас происходит? Где Тим?
- Фу ты ну ты! - возмутился дед. - Припекло, малец? Посыпал вопросами как горохом. Никакого понятия у нынешней молодёжи о подобающем. Разве ж в раньшее время кто осмеливался требовать с нас ответа? - обратился он за поддержкой к Коту. - Только с разрешением, да с подношением, да со всем уважением. А сейчас, значится, стоит тут этот сверчок посередь чужой хаты и голосит посередь ночи: кто? да где? да почему? Что голосишь-то? Ничего с тобой пока не случилось. Ешь, да спишь, да девок щупаешь. А мы с Котиком сиди охраняй тебя, дурака, чтобы и дальше мог тем же заниматься. Оберегай его, понимаешь, от себя самого. Если бы Милка не попросила, сам бы я сроду не озаботился!..
Дед надулся. Кот проскрежетал что-то в знак поддержки и уставился на меня с совершенно людоедским интересом.
От подобной отповеди я растерялся. Что за чёртов дед! В кухне повисло тягостное молчание. Наконец, дед отмер, покосился на меня и вздохнул:
- По-моему, ни беса он не понял, - пожаловался Коту.
- Ну что, анчутка, стоишь, таращишься? - это уж мне. - Хочешь задать вопрос, обратись, как подобает, поднеси что-то своё, попроси о милости.
Изо всех сил сдерживая клокотавшее во мне бешенство, я дурашливо поклонился сначала деду, потом коту:
- Не прогневайся, дедушка, не вели казнить, вели спросить. Потому как сна лишился я от непоняток, кои в сём славном дому и окрест него деются. Просвети глупого, не дай помереть от любопытства, да в неведении. Да! и прими чем богаты в благодарность за терпение и ласку.
Я шагнул к нему, протягивая сигареты.
Деду, по-моему, моя речь понравилась. Он сидел, напыжившись от осознания своей важности, подношение принял благосклонно. Вытащил сигарету из пачки, засунул в рот целиком и стал жевать ее, со смаком чавкая. Вторую он протянул Коту, который употребил её таким же образом, чихая и тряся большой круглой головой.
"А дед-то и впрямь с большим приветом", - осенило меня. И тут же поплохело. Я оценил ситуацию. В доме, судя по всему, кроме меня и старого придурка никого не было. И даже если задавить в себе опасение, что старичок в очередном припадке не подвластных никому мозговых завихрений, пырнёт ножичком сладко спящего гостя, даже если предположить, что это совершенно безобидный сумасшедший, всё равно мне не улыбалось коротать ночь в чужом доме наедине с душевнобольным.
Дед захихикал.
- Он думает, что я блаженный... Бедный мальчик! Страшно, небось? Ладушки-ладушки, бедные мои заюшки, бедные чужие деточки... Если встретят они зверя дивного Арысь-поле, подумают, что или сами свихнулись, или привидевшийся им псих.
- Пойду я, наверное, спать, - постарался произнести я как можно более умиротворённо, чтобы не возбуждать неустойчивую психику больного. Я попятился к лестнице, лихорадочно вспоминая - запирается ли дверь в Тимкину комнату.
- Ты ж боялся помереть от любопытства да в неведении! Я принял твоё подношение, значит готов отвечать. Правда, - дед поплямкал губами, - более чем на один вопрос табачок твой не тянет. Задавай!
- Да нет, наверное, пожалуй, не стоит, уже поздно, завтра рано вставать, помогать, я так устал, и вам, видимо, пора в постель, и Котик зевает, - продолжал я увещевать, поднимаясь по лестнице. Дед с Котом, задрав головы, удивлённо наблюдали мои перемещения.
Проскользнув в комнату Тима и придерживая дверь, я стал шарить по косяку в поисках крючка, служащего здесь запором. Нашёл! Да уж, вряд ли им пользовались последние сто лет. Запорная петля находилась почему-то на большем расстоянии, нежели длина крючка могла себе позволить. Я провозился какое-то время, стремясь их воссоединить. Наконец, плюнул на это дело и повернулся.
Дед стоял у окна, Кот сидел на подоконнике, рассеянно глядя в сад.
- Ну, задавай уже свой вопрос, да разбежимся, - сказал дед недовольно. - Оно и в самом деле, поспать не мешало бы.
- Так, может, не обязательно уже.., - дрожащим голосом осведомился я.
- Да тудыть же твою растудыть! - рассердился дед. - На кой же чёрт ты со мной договор заключал, бесово семя? Сам заплатил, а товар забирать не хошь? Я-то к тебе договором сим привязан - бегаю следом, умоляю: извольте поинтересоваться у меня, у старого дурака - что это я сегодня добрый такой? А ну, спрашивай немедля, или мне тут с тобой всю ночь препираться?
- Ну, хорошо, хорошо... Кто была та женщина, которую мы с Тимом в степи встретили? - наобум брякнул я.
- Так то мора была. Ума-то у вас, дураков, хватило ничего у неё не попросить?
- Какая ещё мора?
- Так это, Митенька, второй вопрос. Уговора не было на него.
Дед, задрав голову, поскрёб шею под своей веерной бородой, зевнул и двинулся к выходу. Отстранив меня от двери, он взялся за ручку.
- Сладко тебе спать-почивать, добрый молодец. А Котик присмотрит, чтобы сны тебе заморные не снились боле.
И вышел. В комнате остались Кот, луна и тишина.
* * *
На следующий день в тягучую жару Юрзовского лета ворвался вихрь под названием Олеська. Это вернулась из пионерского лагеря сестра Тима - искрящееся чудо двенадцати лет с косичкой "крысиный хвост" из выгоревших до бела мягких волос. Семейство ожидало её возвращения, как дети ждут новогоднюю ёлку - словно с её приездом наступит праздник. Все пребывали в радостном возбуждении. На кухне пеклись ягодные пироги, в саду ремонтировались качели, а мы с Тимом чистили от репьёв нежно любимого Леськой Кота и мазали зелёнкой его ободранные в схватках уши, дабы представить хозяйке в подобающем виде.