— Но зачем так много! Это же опиум! Его нельзя есть, только курить! — замахал руками renaigse.
— Уйди, — бросил юноша, морщась от горечи, и снова начал искать очертания Лорин.
Когда он нашёл её среди теней на шатре, Винбарр пожалел, что его глаза не вытекли.
После традиционного Молока опиум и подобные вещества были бессильны влиять на чувства и восприятие островитян. Юноша спокойно стоял, не сводя округлившихся глаз с Лорин. И только кончики его пальцев чуть заметно дрожали.
Не нужно было слов. Юная леди Моранж поняла мгновенно: Винбарр видел всё, все унизительные подробности последних часов.
Ей хотелось прокричать ему: «Мой глупый, мой наивный, мой прекрасный! Забудь навсегда всё, что видел и чем обжёгся здесь! И меня забудь! И уходи, уходи! Прочь отсюда уходи в свой дикий мир, такой же прекрасный и лишённый порока, как ты сам!»
Но, конечно же, она не издала ни звука. Ведь однажды он поймёт. Он всё-всё поймёт.
Она едва коснулась его плеча. Винбарр отшатнулся.
— Мы должны поговорить, — тихо попросила девушка и, сдерживая стон, поспешила к себе.
***
Они долго молчат.
Он унижен. Его права на женщину и самолюбие уничтожены. Публично раздавлены renaigse.
Она разрушена. Её тело и душа отданы на откуп.
— Ты была чашей, в которую все наливают… — неуверенно проговорил он.
Взгляд его шарил по книжным полкам гостевой комнаты. Юноша словно искал союзника, чтобы подтвердить лжесвидетельство собственных глаз.
— Только двое…
— Не лги! Несущественно! — слова ломались как сухие ветки, откусывали и выплёвывали куски сердца. — Я же так тебя берёг… — раскрыв глаза, Винбарр говорил всё тише; он только шевелил губами, словно в диалоге с самим собой разыскивая выход из страшного лабиринта. — Я, жрец и вождь, принял и полюбил твой совершенный ум и твоё совершенное тело. Твою трудную несовершенную душу. Пришёл, чтобы навеки сделать их своими, понимаешь?.. Принял и полюбил, это вот здесь! — дрожащий широкий кулак смял вместе с кожей тунику на груди.
Даже с закрытым руками лицом юная леди Моранж всеми фибрами души осязала его жгучую ледяную боль. Слёзы катились по её щекам.
— Твоё тело — святилище, в которое могу входить только лишь я, твой жрец, — он говорил скороговоркой и терял равновесие. Словно сеть трещин прошла по нему изнутри и превратила в пыльное крошево его самого и всё, чем он дорожил. В отчаянии он хотел было позвать en on míl frichtimen, но умолк: не достоин. Так и стоял, прерывисто дыша.
Лорин глотала слёзы, не в силах поднять на него взгляд. Он хотел привычно схватить её за руку и притянуть к себе, но отдёрнул окоченевшие пальцы.
— Ты пахнешь скотом и скверной…
— Винбарр… — она впервые коснулась губами его имени, — в мире renaigse женщине не выжить одной, понимаешь?
— Но я же пришёл за тобой!.. Ты сделала другой выбор! Ты меня не спросила! Зачем ты не сказала о своём выборе бедному Винбарру?..
Лорин не решалась поднести к нему ладони, и помутневшие серые зрачки словно рассматривали на полу карту её решений и поступков.
Вот она просит Винбарра избавить её от папеньки…
Вот она идёт к сестре Корнелии…
Вот она идёт в подвал…
— Каждую минуту жизни мы совершаем выбор, — вдруг прошипел Винбарр, и глаза его стали злыми и холодными. — Тогда, после порта, я выбрал тебя! Я прошёл огонь, чтобы выбрать тебя! Беззащитную и храбрую. Сразу же выбрал, как только твоё достоинство не преклонило колен перед моим злом!
Лорин сглотнула и залилась слезами.
— И ты сразу же совершила свой выбор! Ты выбрала меня, леди Лорин Моранж. Ты шагнула за свой страх, потому что выбрала меня! Невзирая ни на что, ты выбрала меня, — его так сильно трясло, что он выбросил руку, чтобы опереться на стену. Сам того не желая, юноша перешёл на язык островитян.
Однажды Лорин видела, как бичуют. Как огромная гибкая плеть толкает тело вперёд и уже на обратном ходу разрывает плоть. Выпускает крик, боль, кровь, вину. Лучше бы Винбарр избил её. Или убил вовсе. Только не эти слова. Перескакивая с языка на язык, слова лишь меняли оболочку на горькой пламенеющей сути.
Дикарь поднял подбородок и свысока рассматривал девушку.
— Ты могла не идти. Ты в каждый момент могла остановиться, не делать, — слова падали семенами, что никогда не взойдут. — Ты могла снова выбрать меня и пойти домой. Не выбрала. Не меня.
Он больше не видел человека. Перед Винбарром стояла запуганная зверушка, которую он по ошибке принял за свою minundhanem.
— Ты больше никогда не увидишь и не услышишь ничего обо мне.
Пригнув голову, он выпрыгнул в окно.
Комментарий к Двенадцать
Агата Кристи — Ветер
Esthetic Education — Unbelievable
========== Двенадцать ver.2.0 ==========
Стояла глухая непроглядная ночь. Чёрная зелень чащи Фрасонегада глянцево блестела мягким холодным сиянием. Листья отражали то ли звёздный свет, то ли бледный свет колдовского костра.
Кто-то сидел у тусклого огня со сложенными ногами и стучал сушёными косточками друг о друга, слегка покачивая в такт длинными косами, обёрнутыми бледными побегами вьюнка. Ассиметричные лихо закрученные рога чуть касались плеча. Под её ногами валялась расцарапанная то ли заячья, то ли барсучья шкура. Складка между сдвинутых бровей, казалось, плясала вместе с коротким тусклым пламенем: болотная ведьма читала будущее. Её косы заплетались в длинную змею, по которой ползла тоненькая золотая стрелка — Тысячеликий бог, en on míl frichtimen, не выдержал и явился посмотреть. Вокруг было тихо и мрачно. Изредка постукивали амулеты или звякал сломанный камень.
Улыбка сдвинула полосы на раскрашенных щеках, и между широких тёмных губ высунулся язык. Хриплый смех, больше похожий на карканье, вдруг шумно вспорхнул над розовеющим в темноте вулканом вместе со стайкой испуганных птиц. Бледный кулак шутливо пригрозил вулкану.
Маленькая ладонь убрала с лица косы:
— Это — его судьба, en on míl frichtimen, и его воля! Она больше не твоя!
— Судьба переменчива и жестока, нелюдимая Мев. Тебе ли не знать, — прошелестели листья, и над тайной полянкой загорелись столбики северного сияния.
Большеротое лицо без возраста нахмурилось, и грубый голос прокричал вулкану:
— У тебя больше нет над ним власти, en on míl frichtimen! Только его воля! Его!
Поднялся сильный ветер и разметал остатки костра. Его порывы овевали строгое, чуть злорадное лицо. Затем оно ещё раз оскалилось, захохотало и сгинуло. Всё исчезло. Лёгкая туманная дымка закрывала луну и звезды.
***
В Стейгер-Фалаг было непривычно многолюдно и шумно. Деревня собиралась на базар: яркие циновки с цветами клана скручивались упругими тугими свёртками, наконечники стрел осторожно собирались в редкие гроздья, вязанки перьев всех цветов и мастей бережно оборачивались листьями. Стайка длинноногих девушек грациозно трусила за важными воинами, и среди по-птичьи звонкого хихиканья то и дело слышались просьбы, и на широкие запястья навязывались нитяные браслеты с новыми узлами на память. Старухи с узкими раскрашенными лицами восседали в тени хижин, лущили семена в сухих ладонях с длинными ногтями, хрипло смеялись, перекрикивая шум, и кому-то грозили кривыми пальцами.
Высокая фигуристая женщина с яркими зелёными глазами загадочно улыбалась и наводила порядок, снисходительно поглядывая на рассерженного старого вождя.
Макс сердито ковылял по Главной Хижине Стейгер-Фалаг и то и дело чесал бороду с проседью.
Винбарр забрал лучших бойцов с табунщиками и ушёл к renaigse. Говнюк! Он не оставил ни предупреждений, ни распоряжений, ни единого намёка, к чему готовиться, и Макс нервничал. Ответственные вожди так не поступают. На следующем же Совете он снимет с засранца все полномочия главы племени. И минимум на год-другой! А то и дольше! Пусть подумает и придёт в себя. Говнюк!