— Илья Борисович, — прервал редактора Комиссаров, — вы высказали свое мнение. Оно будет учтено. Продолжим, однако, голосование. Воздержавшиеся?
Им оказался в единственном числе декан юрфака Аратюнян.
— Запишите, Мария Владимировна, результаты голосования в протокол, — попросил Комиссаров своего заместителя, врача Северцеву, — и перейдем ко второму вопросу.
Он открыл том уголовного дела.
— Вот прошение адвоката Рогинского об отмене смертного приговора Геннадию Бессонову, 44 лет, обвиняемому в убийстве из корыстных побуждений трех лиц — матери и дочери Садовских, а также несовершеннолетнего сына Тамары Садовской, Игоря, восьми лет, учащегося второго класса. В общем, вы знакомы с обстоятельствами трагедии, происшедшей 11 декабря прошлого года. Хотелось бы услышать мнение присутствующих.
— Но, господа, заседание отменяется, — саркастически усмехнулся редактор «Вечернего Тригорска». — В Белокаменной уже без нас все решили. И коль есть указ о моратории на высшую меру, не может же наша комиссия перешагнуть через державное верховное вето!
Поскольку все единогласно согласились с мнением редактора, Комиссаров с облегчением закрыл официальную часть. Теперь комиссии предстояло пройти в небольшой угловой зал столовой обладминистрации, где уже был накрыт стол для товарищеского ужина с традиционно обязательным «чаем».
10
С принятием моратория на смертную казнь Алексей Комиссаров, как председатель комиссии по помилованию, испытал чувство некоей виктории. Его, исходя из столичных слухов, следовало ожидать. Он понимал, что мораторий значительно упрощал его деятельность и как адвоката, и в комиссии по помилованию. Теперь, как и сегодня, когда избежал смертельного приговора Геннадий Бессонов, убивший семью Садовских, жуткие расстрельные преступления силой закона заменялись длительными или пожизненными сроками лишения свободы. И появляются варианты для защиты, спасительные даже для серийных убийц. Ну, двадцать, двадцать пять лет — какая, по сути, разница?
Но, с другой стороны, у Комиссарова внутренне, как бы против собственного мнения по поводу указа свыше, возникло нечто вроде ностальгии по отошедшим в историю временам.
— Вот ведь как обернулось, Веруша, — поделился он с женой за вечерним чаем. — Сегодня утром маньяка Милославского расстреляли, а террориста Дамзаева не успели. Указ Президента о моратории подоспел, всего какого-то часа не хватило, чтобы и его отправить в расход.
— Этого Милославского, помнится, ты же и защищал. — Вера придвинула мужу тарелку с тостами. — Еще говорил: «Мразь, отморозок, а постараться надо». Да и родные его не поскупились, нам на «Тойоту» с гаражом хватило, еще и по мелочам осталось. Хотя психиатры его все-таки признали вменяемым, несмотря на твои усилия…
— Все так. Я, пожалуй, для спокоя, рюмочку пропущу. — Комиссаров подошел к бару, приглядевшись, выбрал дагестанский коньяк.
— Налей чуток и мне, выпьем за детей.
— Поехали! За них, родимых! — Алексей Поликарпович, втянув в себя терпкий щекочущий аромат, одним глотком опрокинул рюмку. Приятное, спускающееся книзу тепло, расслабило его.
— Я ведь этого террориста Дамзаева тоже мог бы защищать, — заявил он удивленной этим известием Вере. — Но не срослось, ему в последний момент на родине адвоката подыскали.
— Жалеешь, что ли? — Вера вопросительно взглянула на мужа.
— Что уж теперь… Хотя не скрою, гонорар за него обговаривался в разы выше обычного. Теперь смертная казнь будет заменена ему на пожизненное заключение.
— Милославский, помнится, четырнадцать женщин на тот свет отправил…
— Шестнадцать, — уточнил Комиссаров. — В двух нераскрытых убийствах он после суда признался. А за Дамзаевым тридцать две жертвы и около двадцати раненых.
— Давай переключимся, не дело перед сном об этом в подробностях рассуждать, — Вера прервала мужа. — Плесни еще капельку и включи телевизор.
Оставив супругу наедине с «Танцами на льду», Комиссаров прошел в свой кабинет. Обдумывая планы на завтра, он вспомнил про красную папку, которую собирался отправить в кладовочный архив. Его вдруг потянуло в прошлое. Выдвинув ящик и достав папку, Алексей Поликарпович дернул за тесемку, пару минут провозился со спутанным узлом. Папка живым существом, сжав содержимое, как Сеня зубами брошенную кость, крепко держалась за то, что в ней хранилось.