Якоб остался один. Он набил трубку и зажег от тлеющей щепки из очага. Потом поднялся и посмотрел из маленького окошка на задний двор, увидел сквозь зеленоватое стекло искаженные контуры Альбина и Иоганна, как они шагают к амбару.
Может, старуха Зальцмюллер была права… Может, не следовало проявлять к дочери снисходительность и принимать этого кузнеца… Конечно, выгоды от него больше, чем убытков. Но и хлопот он доставил немало…
Якоб глубоко затянулся, едкий дым полностью окутал его лицо.
Однако еще не поздно исправить ошибку. Конечно, придется все делать самому, но ему не привыкать…
Каррер перекрестился и вышел из комнаты.
X
На снег перед амбаром высыпалась уже целая горка ценного содержимого. Сверху в обшивке зияла дыра, и по краям были заметны глубокие следы от когтей. Альбин примерился, потом взял доску и принялся обтесывать топором.
– Непохоже, что ее выдавило изнутри. Скорее кто-то выломал руками, – проговорил Иоганн, осмотрев отверстие. – Зверь вряд ли позарится на зерно.
– Верно, – отозвался Альбин.
Он поднял обтесанную доску и приложил к отверстию. Она подошла почти идеально.
– Придержи-ка.
Иоганн держал доску, и Альбин обухом топора приколотил ее к стенке. Зерно перестало сыпаться.
– Хорошо бы тебе сделать пару железных скоб… Прибьем их, и никто сюда больше не залезет.
– Откуда тут взялась дыра? – не унимался Иоганн.
– Надо собрать просыпанное зерно.
Больше Альбин ничего не добавил.
Когда они возвращались к дому, Лист заметил чью-то фигуру в окне второго этажа. Он остановился и попытался разглядеть, кто это. В следующее мгновение фигура скрылась.
Софи. Иоганн невольно усмехнулся. Он уж и забыл, когда в последний раз его вот так преследовала девушка.
Элизабет отпрянула от окна. Сердце колотилось в груди. Неужели он ее заметил? Что он теперь подумает? Если она его выходила, это еще ничего не значит. Все-таки она дочь крестьянина, а он – простой батрак…
Элизабет стиснула кулаки, поймав себя на этой мысли. Она никогда не придавала значения положению – во всяком случае, в душе́.
Но что ей теперь делать?
Господь укажет тебе путь.
«Господь или, по крайней мере, его наместник», – подумала Элизабет и поспешно вышла из комнаты.
В доме было тихо. Девушка осторожно спустилась по скрипучей лестнице, стараясь не привлекать к себе внимания отца. У него непременно найдется для нее задание – хотя бы по второму разу вымести комнаты.
На последней ступени она остановилась и заглянула за угол. Отец уснул в общей комнате, упершись локтями в подоконник. Время от времени он всхрапывал, и по его тучному телу разбегалась рябь.
В такие моменты его можно было принять за безобидного увальня.
Она накинула куртку и вышла из дома.
Элизабет была одна в церкви. Она стояла на коленях перед высокой, искусно расписанной статуей Девы Марии и молилась, перебирая четки, – одна из немногих вещиц, доставшихся ей от матери.
Элизабет любила бывать в церкви. В эти минуты она была свободна от отцовского надзора, могла побыть собой. Здесь ее никто не судил и не указывал, что делать. И это место, как ни одно другое, располагало к размышлениям.
– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь, – закончила Элизабет молитву.
Она поцеловала четки, перекрестилась и встала, чтобы сменить выгоревшие свечи к вечерней службе.
В этот момент дверь в ризницу открылась, и появился Кайетан Бихтер. Священник несильно удивился при виде Элизабет.
Она поприветствовала его поклоном.
– Здравствуй, Элизабет, – произнес священник, тяжелым ключом запирая дверь в ризницу. – Ты, как всегда, не можешь сидеть без дела.
– А, это сделал бы любой на моем месте, – застенчиво ответила девушка.
– И сердце доброе, Господь видит это…
Священник ласково похлопал ее по плечу, после чего взял метлу, прислоненную в углу, и принялся подметать.
– Господь видит это в каждом человеке, верно? – неуверенно спросила Элизабет.
– Верно, дитя мое, верно, – рассеянно пробормотал Бихтер.
– Неважно, мужчина это или женщина, крестьянин или батрак? – осмелилась уточнить Элизабет.
– Господу все равно, я в этом уверен, ибо перед Ним все люди равны.
Кайетан Бихтер заметил, что не расположен к долгим рассуждениям. Вообще-то подобные вопросы, какие задавала Элизабет, ему не досаждали. Но прошедшая ночь еще напоминала о себе ломотой в костях. Ему пришлось проделать неблизкий путь, и поспать толком не удалось.