Мужчина, открывший дверь, решительно отметал доводы о «любви к ближнему» и «христианском милосердии».
– А если это один из них? Такому не место в моем доме.
Спор постепенно угас. Кто-то с топотом поднялся по лестнице, и все стихло.
Иоганн лежал и чувствовал, как сам становится частью снежного ковра. Холод через кончики пальцев проникал во все тело, но путник уже не мог ничего предпринять. Сил не осталось.
Потом боль сменилась теплом, и оно даровало покой и избавление.
Так и быть. Лист закрыл глаза.
Где-то со скрипом отворилась дверь.
Послышались торопливые шаги.
Юная девушка и старик. Они склонились над ним; девушка смахнула снег с его лица и внимательно оглядела.
Иоганн потерял сознание.
– Не похоже, что он один из них, – проговорила вполголоса девушка.
– Есть какие-нибудь проявления? – с недоверием спросил старик.
Девушка внимательнее осмотрела шею Иоганна, после чего расстегнула его плащ. Кровь просочилась сквозь рубашку и окрасила левый бок в густо-красный, почти черный цвет.
– Дедушка, он ранен.
Теперь и старик пристальнее взглянул на Иоганна. Потом решительно кивнул.
– Лучше отнесем его ко мне, тогда он хотя бы умрет в тепле.
Он ухватил Листа за ворот плаща.
Девушка вдруг засомневалась.
– А если он протестант? – Она произнесла это едва слышно.
– Вздор, – возразил ее дед. – А если и так, то никому не следует об этом знать. Идем, Элизабет.
Они пронесли безжизненное тело через всю деревню, до самой окраины. Лишь в некоторых домах еще горел свет, и на улице не было ни души. «Неудивительно, в такую-то погоду», – подумала Элизабет.
Они подошли к маленькому дому, и старик отворил дверь. Послышался лай; через мгновение навстречу им выбежала овчарка. Годами пес едва ли уступал хозяину. Лишь только узнав вошедших, он принялся вилять хвостом и с любопытством обнюхивать Иоганна.
– Ну, будет тебе, Вит! – успокоил его старик и добавил, обращаясь к Элизабет: – Уложим его в комнате наверху.
Элизабет взглянула на чердачную лестницу, узкую и крутую, и неуверенно кивнула. Они принялись за дело. Чтобы втащить Иоганна наверх, пришлось приложить немало усилий. При этом нужно было следить, чтобы голова его не билась о стертые ступени.
Когда они наконец-то управились, старик открыл дверь в комнату, скудно обставленную, но довольно уютную. Они уложили Иоганна на кровать, сняли с него плащ, сапоги и мокрую одежду.
– Принеси мне таз с водой и чистых тряпок.
Элизабет поспешила вниз. Старик вынул ножик из кожаного чехла и срезал присохшую к ране повязку. Воспаление было сильное, некоторые из сосудов вокруг раны стали черными. Увиденное не на шутку встревожило старика.
Элизабет принесла все, что требовалось, и поставила таз рядом с кроватью. Она тоже заметила потемневшие сосуды и тонко вскрикнула.
– Все-таки он один из них, – произнесла она в ужасе. – Придется…
– Нет, дитя мое, это скорее похоже на заражение крови. Принеси-ка мне еще и трав.
Элизабет снова вышла из комнаты. Старик смочил тряпку и стал осторожно очищать рану. Иоганн застонал, но глаза его оставались закрытыми.
Вернувшись, Элизабет протянула деду жестяную миску с целебными травами, в числе которых были ромашка и арника. Старик разжевал травы в кашицу и приложил к ране, поле чего накрыл куском чистой материи. Ткань сразу пропиталась кровью и прилипла. Элизабет укрыла Иоганна толстым одеялом.
– На сегодня все, что могли, мы сделали, – сказал старик. – Лучше возвращайся домой, пока твой отец снова не рассердился.
– Пуще обычного, ты хотел сказать? – отозвалась Элизабет. – Спасибо, дедушка.
Она перекрестилась, поцеловала его в щеку и поспешила домой.
Старик принес кружку воды и поставил на дощатый пол, рядом с ночным горшком. Потом опустился на стул возле кровати и взглянул на раненого. В комнату, неуклюже ступая, вошел Вит и с утробным ворчанием улегся у ног хозяина.
Старик зажег трубку и сидел, задумчиво покуривая.
Давно в их деревню не забредал человек из внешнего мира. Да лучше б так оно и оставалось. Новые люди всегда несли перемены, к лучшему или к худшему. Теперь, когда в деревне наконец устоялся свой повседневный уклад, ничего нового здесь не желали. Так, во всяком случае, думали многие, включая его сына.
С другой стороны, он прожил столько лет и хорошо – слишком хорошо – помнил, что когда-то жизнь в этой деревне била ключом.