Бретер верховного короля пришел в себя после огня лампы и неожиданной атаки Артагеля; сейчас он полностью восстановил душевное равновесие и вспомнил о своем умении владеть сталью и распределять вес. С каждым мгновением он, казалось, становился все искуснее.
Лампы, освещающие коридор, сделали его глаза желтыми; они сверкали, словно у хищника. Нос, похожий на томагавк, казалось, нависал над противником, алкая крови. Шрамы на щеках, знаки доблести, казались на бронзовом загаре бледными полосами. Хотя Гарт сражался с лучшим фехтовальщиком Морданта, он даже не вспотел. Его клинок двигался словно живой, оберегая его, словно любовник; он словно сам перехватывал и парировал каждый удар, чтобы Гарт не тратил сил на оборону.
Зубы Бретера сверкали, белые и хищные, ненависть изгнала из его черт всякую надежду на милосердие. И все же Артагель был уверен, что в отвращении Гарта нет ничего личного. Происходящее не имело ничего общего ни с репутацией Артагеля, ни с его положением, ни с особым желанием видеть его мертвым. Желание убивать было у Гарта профессиональной чертой и подавляло все прочие чувства.
До Артагеля доходили слухи о тренировках, которые проходят пригодники под руководством Бретера верховного короля, о лишениях, боли и опасностях, нависающих над маленькими мальчиками. Их заставляли обретать уверенность в себе, уверенность в своем деле; закаливали ненависть. И именно это давало Гарту силу: его отчужденность, безликость его страсти. В его сердце не было ничего, что могло бы смутить его. А Артагель покрылся испариной.
Его руки стали скользкими от пота; рубаха под кольчугой прилипла к телу. Меч весил все больше и больше, мышцы ныли от размашистых движений. Неприятное ощущение в боку сменилось острым жжением, смешанным с болью, и эта боль, казалось, высасывала силу из ног и быстроту из рук.
Обмен ударами, громкими, как удары кузнечного молота; яркие искры. Короткая пауза. Новый каскад ударов.
Сомнений не оставалось; Гарт наверняка убьет его.
Артагель относился к такой перспективе с меньшим фатализмом, чем Леббик.
Он не мог позволить себе поражение, совершенно не мог позволить проиграть. Если он погибнет, Гарт отправится за Теризой и Джерадином. Он отправится за Найлом. Они все погибнут, и у короля Джойса не будет никаких шансов…
Но, подумав о Найле, он вспомнил, что они сотворили с его братом, и его сердце наполнилось жгучей ненавистью, и он неожиданно набросился на Гарта. Только чистая ярость его атаки спасла его от неминуемой смерти. Ярость давала ему возможность двигаться быстрее; ничто, кроме ярости, не могло придать такую силу его рукам и ногам, протолкнуть воздух в легкие, вдохнуть жизнь в клинок. Острая боль немедленно отрезвила его — укол в левое плечо. Когда из раны выступила кровь, Артагель отступил. Мелкое ранение; он почувствовал это. Тем не менее, рана болела… Болела как раз настолько, чтобы он отчасти пришел в себя.
Нет. Он никогда не победит Гарта таким образом. Справедливость этого утверждения сквозила во всем, в спокойном действии клинка Гарта, в хищном блеске его глаз, безошибочно читалась в его желтых глазах.
По сути Артагелю, пока он отступал по коридору, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить равновесие, едва удавалось не допускать клинок к своей груди. Клинок Бретера ткал в свете лампы сверкающие узоры словно сталь была волшебной, вроде зеркал.
Ну хорошо. Артагелю не удастся победить Гарта таким образом. Честно говоря, ему вообще не удастся победить его. Но он должен затягивать битву, выиграть время. Время было жизненно необходимо. И сражаться ему нужно было иначе. Ему нужно начать думать, как Джерадин и Териза, но только не о Найле, — при мысли о нем он впадает в безудержную темную ярость. Нужен неожиданный поступок.
Нужно поколебать отчужденность Гарта.
Глубоко внутри Артагеля напряжение мышц ослабло, и он заулыбался.
Джерадин не улыбался.
Когда Мастер Гилбур не погнался за ним, он не удивился. Только почувствовал разочарование. Он не знал, что бы сделал, если бы Мастер последовал за ним. Гилбур хорошо разбирался в коридорах убежища, а Джерадин даже не надеялся победить его грубой силой. Но во всяком случае горбатый Воплотитель оказался бы в стороне от зеркал и не мог бы причинять вред королю Джойсу.
Но эта надежда рухнула. Получилось, что вместо того чтобы увести Мастера Гилбура, Джерадин бросил Теризу, оставил ее наедине с Мастером Гилбуром, Мастером Эремисом и Архивоплотителем Вагелем.