— Это, — сказал Гарт, словно он в жизни не знал, что такое одышка, — потому что я такой, какой есть.
— Но ведь ты раб, вот в чем штука, — запротестовал Артагель. — Простой исполнитель, орудие.
— Послушай меня внимательно, — с опасными нотками заговорил Гарт. — Я больше не буду повторять. Я такой, какой есть.
— С твоими—то способностями? — Голос Артагеля возвысился почти до крика. — Не верю. Ты согласен быть исполнителем? Согласен, чтобы тобой пользовались как вещью без совести и гордости? Неужели ты не мужчина? Ты ни о чем не мечтаешь? У тебя нет никаких устремлений?
Вероятно, безумием было дразнить Бретера подобным образом; но Артагеля это не волновало. Впервые за все время с начала их единоборства он получал удовольствие.
— Неудивительно, что тебя так трудно убить. Внутри ты уже мертв.
В ответ Гарт завертел клинком так быстро, что сталь в свете ламп выписывала сложные узоры.
— О, у меня есть мечты, болван, — прохрипел он, — у меня есть мечты.
Я мечтаю о крови.
И с неудержимой яростью он рванулся к Артагелю.
От этой ярости Гарт словно взбесился; Артагелю не оставалось ничего другого, кроме как парировать и блокировать удары и сохранять равновесие.
К несчастью, ярость Бретера не делала их схватку противостоянием относительно равных противников. Он не был ранен; он не был ослаблен долгим лечением. И даже в самой беспредельной ярости он не забывал о своих способностях.
Словно благодаря воплощениям, на кольчуге Артагеля появились дыры. Легкое прикосновение клинка ко лбу едва не залило кровью глаза. Покачиваясь, едва не упав, Артагель отскочил к углу коридора, и там его настиг сильнейший удар, который вышиб последний воздух из легких.
Он едва спасся — едва, — нырнув в сторону, перекатившись, вскочив на ноги и бросившись в сторону; в груди горело огнем, глаза заливали пот и кровь, руки и ноги отказывались повиноваться. Он бросился бежать и бежал, пока не преодолел такое расстояние, что мог позволить себе обернуться, принять стойку и посмотреть в лицо Гарту в последний раз.
Приятная часть сражения закончилась.
Движимый инстинктом, о котором никогда не подозревал, Джерадин повалился на пол как подкошенный.
Первое черное пятно пролетело мимо; инерция унесла его за пределы досягаемости. А второе…
Но Мастер Гилбур направил в комнату воплощений целый поток этих тварей, лихорадочно воплощая их в сторону Джерадина. Мастер скрипел зубами, его лицо горело, словно в эйфории.
Целый мир подобных существ. Ну конечно. Жадных, словно они пожрали у себя всю естественную добычу. Териза разбила зеркало, останавливая подобную атаку; но она разбила не то зеркало. Она разбила плоское зеркало, показывающее развилку дорог близ Орисона.
Зеркало—оригинал, источник этих существ, осталось в целости.
Ну конечно.
Откатившись в сторону, Джерадин поджал ноги и вскочил — и вылетел из основного потока существ. Три, пять, девять штук… он сбился со счета. Скользя в своих сапогах, словно залитые солнцем каменные плиты были льдом, он достиг края зеркала и развернулся возле него.
Он был слишком напуган, чтобы думать. Кроме того, против Гилбура у него все равно не было ни единого шансов. Гилбур полагал, что эти сморщенные существа доберутся до него прежде, чем он успеет натворить бед. И без сомнения, справедливо. Любое зеркало, какое мог разбить Джерадин, могло решить дело, дать королю Джойсу шанс победить судьбу.
Но слизняк убит. Значит, все возможно…
Схватив зеркало сзади, не зная и не желая знать, что там за изображение, Джерадин опрокинул его на бок.
Вдохновение; внезапное озарение. Как будто от самого прикосновения к раме зеркала все у него в голове запылало и очистилось.
Разрушение не нужно. Если бы он собирался все разрушить, Гилбур не так боялся бы его. Он бы быстро погиб.
С другой стороны, Воплотимое…
Первые черные пятна карабкались по камню, пытаясь прыгнуть на Джерадина. Другие яростно прыгали по комнате, алкая плоти. Мастер Гилбур повернул зеркало, собираясь воплотить существ прямо перед Джерадином.
Горя вдохновением, Джерадин поставил зеркало прямо и «открыл» его в тот миг, когда ближайшее существо ударилось в стекло.
И исчезло. Словно никогда не существовало. Оно воплотилось где—то в другом месте… он не знал где; у него не было ни малейшей возможности посмотреть на стену в зеркале.