Я протрезвел достаточно, чтобы одарить его лишённым эмоций взглядом:
— Мы все служим Королеве, и Ариадна — моя тётка. Это — не война. Мы все на одной стороне.
— Слова истинного политического гения, долбоёб ты этакий! — сплюнул Чад.
Услышанные от любого другого человека, эти слова меня разозлили бы, но от Чада Грэйсона это были скорее как тёплые объятия.
— Я никогда не претендовал на гениальность в политике, да и вообще, мне уже пофигу на политику.
— А что твоя семья?
Я зыркнул на него:
— Это ты о чём?
— Подумай головой. Все начнут уезжать в столицу, а ты останешься тут, распространяя повсюду своим присутствием веселье и радость. Как много времени потребуется ещё двум твоим детям, чтобы найти себе какое-нибудь другое место? Глазом моргнуть не успеешь, как у домашнего очага останетесь только вы с Айрин, рассказывая друг другу печальные истории о старых добрых временах, — объяснил охотник.
— Думаю, ты пытаешься заглянуть слишком далеко в будущее, — прокомментировал я. — И почему Айрин?
— Потому из всех из них только она такая же ебанутая, как и ты. И ещё она чувствует себя виноватой перед мамой. Именно она останется дома, заботясь о своём разбитом папе, хотя бы из чувства долга, — сказал Чад.
Я зарычал:
— Следи за языком, это моя дочь.
— Вот, наконец-то ты сказал что-то разумное, — отметил Чад. — Почти как настоящий отец — но будь я проклят, если я сейчас соврал! Будешь продолжать так же — и настанет день, когда она будет ходить за тобой по пятам, утирая слюну с твоего подбородка. Что за несчастная жизнь — для девушки?
— И что ты предлагаешь мне делать? — Я начинал испытывать раздражение в ответ на его непрерывные нотации.
Он выругался:
— Иди, скажи Роуз не уезжать в столицу, тупица! О чём я тебе, по-твоему, твердил всё это время?
— О, — чуть туповато сказал я. — Я думал, ты говорил, что мне следует начать надираться в таверне каждый вечер.
Чад пожал плечами:
— Ну, и это тоже. Многие сейчас скорбят. С тем же успехом ты можешь пить с ними.
Я хохотнул:
— Знаешь, при всей твоей несносности я не могу не задуматься о том, что ты мне говоришь всё то же самое, что сказала бы моя мать.
— Ха! Только если твоя мать была пьяной шл… — Он внезапно остановился, когда увидел предупреждение в моём взгляде. — Ну, ты понял, о чём я.
Покачиваясь, я встал на ноги, и сразу же упал. Чад подхватил меня, подставив плечо. Он и вполовину не был так же пьян, как я.
Мы побрели по пастбищу, спотыкаясь, в основном из-за недостаточной координации с моей стороны, а Чад в это время любезно указывал на разных овец, давая им нелепые имена, и советуя мне, какая из них могла бы скрасить моё одиночество в будущем.
Я смеялся и хихикал вместе с ним, и впервые за полторы недели я чувствовал себя в некотором роде человеком. Пьяным, да — но человеком.
— Итак, что ты будешь делать, когда вернёшься в замок? — спросил Чад.
— Скажи Роуз не уезжать, — послушно повторил я.
— Хорошо — а потом?
— Дам тебе дракона! — радостно сказал я.
Охотник нахмурился:
— Не думаю, что это — хорошая мысль.
— А почему нет? — промямлил я.
Чад похлопал меня по плечу:
— Не уверен, заметил ли ты, друг, но ты пьян.
— Да пофигу, — пробормотал я. — Я выдам тебе дракона. Тебе нужен спутник.
— Как собаке пятая нога, — ответил охотник.
— Серьёзно, они лучше овец, — сказал я ему, фыркнув. — Поверь мне!
Он поскользнулся, и мы оба шмякнулись на траву. После очередного приступа смеха он сдался:
— Ладно. Возьму у тебя дракона. Но потом-то что?
— Мы скажем Роуз не уезжать.
— Это мы уже сказали! — сказал Чад. — После Роуз, и после дракона, что будешь делать завтра?
Я сидел какое-то время, а потом мой голос стал серьёзнее:
— Я начну читать записи Ши'Хар, которые привезла Линаралла. Мне нужно узнать как можно больше, если я хочу остановить АНСИС и исправить то, что Ши'Хар сотворили с миром тысячи лет назад.
Чад осклабился:
— Вот на это я и надеялся.
— Ты знал о скульптурных записях Ши'Хар? — Теперь я был действительно сбил с толку, поскольку был весьма уверен, что никому о них не рассказывал.
— Не, — сказал рэйнджер. — Я ни хрена не понял, о чём ты сейчас говорил. Просто хотел услышать, что у тебя есть что-то вроде цели.
— А, ну, теперь есть, наверное, — согласился я.
Потом он добавил что-то себе под нос. Разобрать было трудно, но я услышал горечь в его голосе. Прозвучало так, будто он сказал: «Иначе кончишь как я».
Я мало что знал о сомнительном прошлом Чада Грэйсона, но обдумывание этой тайны родило у меня в голове ещё один вопрос: