Испугалась баба-яга, воротилась в свою избушку, а на следующий день встретила в лесу старшую сестренку и говорит:
— Твоя младшая сестра ночевать меня приглашала, да больно злая у вас собака — боюсь я ее. Свяжите ей ноги, тогда приду.
Вечером сестренки связали собачке ноги и положили ев возле гумна. Приходит на берег баба-яга.
— Расстелись, тростник, дорожкой-мостиком, переправь меня на ту сторону! — говорит она.
Собачка услышала голос бабы-яги, котом-котом подкатилась к воде и залаяла:
— Ав-ав, кривоносая! Если ступишь на этот берег, я тебе нос откушу!
Стало страшно бабе-яге, ушла она домой. На следующий день встречает она в лесу вторую сестренку.
— Что же ты ночевать не приходила к нам? — спрашивает девочка.
— Хотела прийти, да собака не пустила меня на тот берег, — отвечает баба-яга. — Заткните собачке уши моченым горохом, чтоб не услышала меня, тогда приду.
Вечером сестренки вложили собачке в каждое ухо по моченой горошине, и перестала она слышать. Приходит баба-яга на берег и говорит:
— Расстелись, тростник, переправь меня на ту сторону!
Расстелился тростник мостиком. Только баба-яга ступила ногой на этот мостик, собачка увидела ее, кубарем скатилась к реке да как залает:
— Ав-ав! Иди-иди, кривобокая, я у тебя клок мяса из другого бока вырву!
Опять пришлось бабе-яге вернуться домой не солоно хлебавши.
На следующий день встречает она в лесу третью сестренку и жалуется ей:
— Не пустила меня собака. Вы ей глаза зашейте, чтоб она не увидела, как я иду.
— Ладно, бабушка, — сказала девочка. — Мы так и сделаем, только приходи.
Зашили сестренки собачке глаза. Стемнело. Приходит баба-яга на берег, просит тростник расстелиться мостиком-дорожкой. До половины мостика дошла баба-яга, тут собачка учуяла неприятный запах, скатилась к реке и залаяла:
— Ав-ав, я тебя жду, бельмастая, уши твои длинные откушу.
Назад повернула баба-яга, испугалась: не хочется без ушей остаться. Днем встречает в лесу четвертую сестренку и просит:
— Вы своей собачке ноздри глиной замажьте, чтоб она не учуяла меня.
— Замажем, бабушка, — обещала девочка.
Наступил вечер. Пришла баба-яга на берег. Тростник расстелился перед ней мостиком. А собачка возле гумна лежит, ноги у нее связаны, уши моченым горохом заткнуты, глаза зашиты, ноздри глиной залеплены. Ничего не слышит, ничего не видит, ничего не чует.
Но только баба-яга сошла с тростникового мостика на берег, дрогнула земля. Почувствовала это собачка — котом-кубарем к реке:
— Ав-ав, сейчас, горбатая, тебе горб откушу!
Повернулась баба-яга и скорей через мостик на свою сторону. Днем повстречала пятую сестренку и говорит:
— Засуньте собаке в глотку большую кость, чтоб она гавкать не могла.
— Хорошо, бабушка, — говорит девочка. — Только ночевать приходи.
Вечером подкатилась собачка к избе, легла у крыльца. Ничего не видит, ничего не слышит, ничего не чует, и кость в глотке торчит. Баба-яга перешла по тростниковому мосту реку, к избе подошла. В темноте не заметила собачку, наступила на нее ногой. Собачка как взвизгнет, как ударит хвостом бабу-ягу по ногам — испугалась та, убежала.
Настала очередь самой младшей сестренке в лес идти. Приходит она в дом к бабе-яге, спрашивает:
— Что же, бабушка, не приходишь к нам ночевать? Нам одним страшно.
— Собака меня не пускает, золотце. Закопайте ее в яму на гумне, тогда приду.
Вечером сестренки закопали собачку на гумне. Баба-яга переправилась по тростниковому мосту, стучится в избу. Обрадовались сестренки, один мальчик не рад — на печке сидит, не слезает. По собачке горюет, слезы льет.
— Ну, давайте спать, — говорит баба-яга.
Легли они. Девочки на полатях, баба-яга на лежанке, мальчик на печке притаился, не спит. Едва только девочки уснули, баба-яга встала тихонько, подошла к ним и давай одну за другой глотать. Всех проглотила, раздулась пузырем, от сытости икает.
— Теперь, — говорит, — мне братика съесть осталось. Ничего, что он маленький, для него в животе место найдется.
Раскрыла баба-яга пошире рот, лезет на печку. А мальчик не спит, взял он ольховое полено, которое на печке сушилось, и ждет. Только сунулась баба-яга на печку, мальчик вставил ей полено в рот — она закрыть его не может. Вторым поленом зубы ей повыбивал.
После этого мальчик разрезал ножом бабе-яге живот, выпустил сестренок на волю. Уж они были рады! Все вместе побежали скорей на гумно, откопали собачку. Ноги ей развязали, глаза расшили, из ушей вынули моченые горошины, а из ноздрей — глину.