Гестаповцы очумело сбиваются за угол барака, приседают.
— О черт! — стонет кто-то из них в темноте. — Разнести все!.. Камень на камне не оставить! До чего дошло…
Унтер первым догадывается, что следует зайти Федору в тыл. Махнув зажатым в руке пистолетом, он приказывает:
— Двое за мной! Сейчас мы его…
Пригнувшись, они крадутся под стеной, поочередно заскакивают в умывальник. Сдерживая дыхание, перебегают к закрытой двери. Стоят несколько секунд. Слушают. За дверью тишина.
По кивку унтера все трое бьют из пистолетов в дверь. Бьют примерно на уровне груди человека. Прекратив стрельбу, снова прислушиваются. Уловив сдавленный стон, бросаются к двери. Толстый, кулеобразный изо всех сил дергает ручку, колотит ногами в филенку. Дверь с треском распахивается, и кулеобразный, стремительно отлетев, падает спиной на бетонный пол. Второй гестаповец проворно заскакивает на порог.
Федор лежит вниз лицом. Жизнь покидает его. Он уже не может поднять головы, но рука с крепко зажатым пистолетом то неуверенно поднимается, то падает на пол.
Гестаповец ударом ноги выбивает пистолет, с наслаждением всаживает кованый каблук в затылок Федора, потом вскакивает ему на спину и месит. Месит деловито, с натужным кряканьем и зубным скрежетом. Ему помогает унтер.
— Готов! — тяжело выдыхает унтер. — Сакрамент! Где он достал оружие?
С противоположного конца коридора врывается еще несколько гестаповцев. Каждый из них считает своим непременным долгом пнуть безжизненное тело.
После Федора гестаповцы хватают санитара и Васька. Искровавленных, их волокут к машине. Туда же, к машине, бережно уносят убитых и раненых. Их пятеро: четыре гестаповца и Антон…
Садовникова унтер отправляет в карцер, а часа два спустя, когда в лагере снова все затихает, два солдата открывают тяжелую скрипучую дверь карцера.
— Раус!
За воротами Олег Петрович оглядывается на лагерь и спокойными шагами уходит в темноту.
Какая бы тяжесть ни была на душе, как бы ни ныло сердце, а лебедку крути. И Степан крутит. Длинная, отполированная ладонями рукоятка достигает самого трудного места — верхней мертвой точки, под нажимом рук уходит вниз и опять вверх. Так весь день. Так завтра и послезавтра…
Степан слышит пыхтенье Цыгана, видит, как в тумане, его мрачный профиль.
Свободной рукой Степан смазывает на лбу едучие капли пота. Ох, как тяжело, невыносимо… На ум приходят галеры с преступниками на веслах… Васек отмучился свое…
Васек!.. Не пришлось парню вернуться на Волгу. Вчера расстреляли… Васька и санитара… Расстреливали на этот раз по-новому — за городом.
Четверо больных, взятых наугад из ревира, присутствовали при расстреле. Они же по приказанию гестаповцев закопали тела товарищей.
По рассказам «кранков» Степан, в который раз уже, представляет, как все происходило.
«Кранков» загнали под брезент машины, туда же бросили четыре лопаты. В темноте больные не сразу узнали товарищей.
— Что, разбогатели? — насмешливо спросил Васек.
— Говорить не можно! — закричал тут же сидевший немец с автоматом. — Ферботен![56]
— Плевал я теперь на твой ферботен! Гады! Мало вас Федор уложил…
Немец, стервенея, уткнул Ваську в бок автомат.
— Шизен! Пук!
— Стреляй! Какая разница, где…
— Не замай, — спокойно посоветовал санитар. — Хиба це людына?
Под высокой скалой их заставили раздеться до нижнего белья. Васек сорвал с себя френч и, смяв его в комок, бросил в старшего из гестаповцев.
— На, гад! Подавись своим барахлом! Я вчера в латрин ходил. Можешь подобрать…
Гестаповец, бледнея, крикнул на подчиненных, и те повернули обреченных лицом к скале.
— Заслабило? — Васек обернулся. — Нервы не выдерживают? А вот у меня выдержали бы!..
Санитар тоже обернулся лицом к врагам.
— Стреляйте! Стреляйте, пока я не вцепился вам в горло! — сжав кулаки и пригнувшись, Васек двинулся на старшего гестаповца. Худое, все в синяках и с разбитой губой лицо Васька пылало ненавистью. Да и сам он весь сгусток такой неистребимой ненависти, что многоопытный в делах истязаний гестаповец опешил. Забыв, что под боком стоят шестеро с автоматами, он попятился, схватился за пистолет.
— Хлопцы, держись! — сказал больным санитар. — Смерть краше измены.
…Налегая из последних сил на рукоятку, Степан думает о санитаре. Кто он, этот разбитной паренек? Кажется, всякий может стать героем, если он знает, за что борется. Да, главное знать, иметь ясную цель. Вот Федор, Васек… А что случилось с его земляком, Олегом Петровичем? Куда его дели? Сколько он спас людей…