— Хальт! — машет руками подслеповатый мастер.
Команду повторять не приходится. Как приятно опустить онемевшие руки, распрямить спины, вдохнуть полной грудью влажный солоноватый воздух.
— На такой баланде долго не накрутишь, — Цыган дышит, как запаленная лошадь. — Голимая вода… Даже брюквы жалеют.
— У «спасителей» вчера мучная была… Ложка устоит, честное слово!.. И мясо… Егору вон три куска влетело. Большие…
— Так иди к «спасителям!» — злобится Цыган на хилого, узкогрудого пленного.
— Да что я, дурной?
— Ну, а чего же тогда?.. — ворчит Цыган. — Мясо! Конина фронтовая, дохлятина…
— Говорят, хлеб сбавят. Буханку на десятерых…
Пленные замолкают.
На поверхность бухты чертом выскакивает водолаз, крутит головой за круглыми толстыми стеклами и вскоре опять скрывается. Водолазы перевязывают тросы. Еще немного — и крейсер встанет в свое исходное положение, начнется откачка воды. Интересно, что в нем осталось?
— Хотя бы подольше они повозились с тросами, — Цыган садится на камень. Остальные тоже садятся. «Спасители» сидят отдельно. Легкий ветерок приносит от них дразнящий запах табака: им выдают теперь, как и солдатам, по три сигареты в день.
Бухтой проходит эсминец. Волны от него бьются о ржавую коробку крейсера, о берег…
Маленький черный буксир осторожно заводит в порт плоскую железную баржу. На барже одиноко стоит моряк с автоматом. «Что он охраняет?» — думает Степан.
Вечером в бараке появляется унтер, лейтенант-«спаситель» Серж, Яшка Глист и Лукьян Никифорович. Они заходят в угловую комнату.
— Ну, как суп? — спрашивает унтер.
Пленные молчат. Всем понятно, что унтер издевается. Какой суп? Даже ничего похожего… Вода с крохотными блестками вонючего рыбьего жира.
— Не то еще будет, — грозится унтер, поглядывая почему-то на Степана. — Большевиков выведем, ни одного не оставим! Найдем дружков Бойкова! Не беспокойтесь!
Пленные еще ниже склоняются над котелками. Унтер многозначительно хмыкает и выходит. За ним тянутся лейтенант и Яшка Глист, а Лукьян Никифорович остается.
Комната продолжает безмолвствовать. Никто ни слова. Тягостное до жути молчание. Для Лукьяна Никифоровича оно грознее любых слов. Он мнется, то засунет руки в карманы мешковатого френча, то подтянет сползающие брюки.
Прикашлянув, Лукьян Никифорович угодливо предлагает.
— Друзья! В газете довольно любопытная статья. Хотите послушать?
Все продолжают молчать. Молчат так, будто не замечают присутствия Лукьяна Никифоровича, не слышат его слов.
— Гм, как хотите… Бойкот! — Лукьян Никифорович обиженно передергивает плечами, обращается к Степану: — Коллега, можно вас на минутку.
Они выходят в коридор, потом на апельплац.
— Удивительное отношение! — возмущается Лукьян Никифорович. — Вы видели? Да, конечно, видели.
«Что ему надо от меня? — думает Степан. — А что если опросить об Олеге Петровиче? Он знает, скотина. Только бы не навлечь подозрений…»
— Как состояние Антона? — интересуется для начала Степан.
— Антон? Он в немецком госпитале. Там крупные специалисты. Надо полагать, спасут. Прострелено правое легкое. Вот каким оказался Бойков. Кто мог подумать? До чего дошло. Позор нам всем. Ведь немцы могли жестоко покарать. Несомненно… Но еще раз показали свою гуманность. Согласитесь, коллега?
Верный своей привычке, Лукьян Никифорович хватает Степана за пуговицу френча, начинает усиленно ее крутить. Степан будто невзначай прикрывает ладонью пуговицу.
— Простите! — спохватывается с виноватой улыбкой Лукьян Никифорович. — Вот не могу избавиться…
— О чем вы? — Степану будто невдомек. — Мне очень трудно, Лукьян Никифорович. Вы знаете— я убежденный противник всякого насилия и крови. Я не могу…
— Подождите, подождите! — спешит Лукьян Никифорович, точно Степан убегает. — Считаете, напрасно этого Васька и санитара?.. Вряд ли? Они ничем не отличаются от Бойкова. Да, несомненно. И, если говорить откровенно, вам предстоят большие неприятности.
— Мне? — удивился Степан. — Вы не оговорились?
— Нет, дорогой коллега… Ваши религиозные убеждения — блеф, маскировка. Прикрываетесь?!
Степан чувствует, как у него громко бьется сердце. А Лукьян Никифорович, вскинув голову, нацелился в лицо Степана пытливым взглядом.
— Шутите, Лукьян Никифорович? — Степан не без усилий улыбается.
— Нет, я вполне серьезно.
Степан возмущается. Это не трудно. Тут уже не приходится играть. Укоризненно качнув головой, он сердито отворачивается, потом смотрит в упор на Каморную Крысу.