А если, в крайнем случае, и заставят воевать, так не их, а тех, кто находится в Германии.
Но предположения не оправдались. Теперь приходится лезть в огонь, да еще в какой огонь. Говорят, пока отсюда доберешься до Германии — так не раз можно богу душу отдать. А в самой Германии все кипит, ни днем, ни ночью не бывает покоя от бомбежек.
«Спасители» оживились лишь тогда, когда Антон позвал их получать на дорогу продукты.
Унтер проявил на этот раз щедрость, которая превзошла все ожидания отъезжающих. По его распоряжению Матвей совал из дверей кухни каждому по две буханки хлеба, по две пачки изрядно подопревших сигарет, а каждому четвертому пачку маргарина.
Матвей не удержался от того, чтобы не сделать насмешливого напутствия Дуньке:
— Смотри, не подгадь! Воюй, как положено…
Дунька, будто не слыша, схватил дрожащими руками булки, сигареты и отбежал. Там, взвесив на ладонях буханки, он распустил в счастливой улыбке морщинистые губы.
— А где маргарин? — всполошился Дунька. — С кем я?..
— Тут. Не ори! — осадил Дуньку Егор.
«Спасители» спешат к бараку, у которого толпятся только что вернувшиеся с работы пленные. Они встречают власовцев колкими взглядами и насмешками. Те, прижимая к груди буханки, пытаются поскорее пронырнуть в барак, но толпа не расступается. Кто-то двигает плечом Дуньку, кто-то ядовито замечает:
— Ого, отвалили!.. Да за такое можно родную мать прикончить.
Подходит Аркадий. Он только что распрощался с унтером. Тот угостил своего денщика стопкой шнапса, дал сигарет, пачку табаку и небольшую пачку сыра. «Пусть помнит… — думает Штарке, расхаживая по комнате. — Приманка всюду нужна. Без нее не обойдешься».
— Спасибо… — у растроганного вниманием Аркадия влажно поблескивали глаза.
— Э, чего там… Пустяки… Надеюсь, напишешь?..
— Конечно, господин унтер-офицер… Получите весточку… Как только представится случай…
Штарке, описав правой ногой дугу, круто повернулся напротив Аркадия.
— Я с тобой откровенен, Аркаша. Я понимаю… Есть неудобство… Русский против русских… Так пусть это тебя не смущает… Главное — идея… Мало ли было немцев коммунистов. Мы их вывели.
— Меня, господин унтер-офицер, ничего не смущает. Я знаю, за что иду воевать.
Унтер доволен. Парень глуп больше, чем он полагал. Унтер подал Аркадию ладонь. Тот крепко сжал ее обеими руками, признательно заглянул в лицо.
— Счастливо! Как это у вас говорят? Да, ни пуха ни пера…
— А вам счастливо оставаться.
Выйдя за дверь, Аркадий мгновенно становится самим собой. Слегка наклонив голову, он задерживает шаг. А что если решить эту собаку? Вот вернуться и прикончить? За Федора, за всех… Ну, а потом что? Нет, так дешево он жизнь свою не отдаст.
К бараку Аркадий подходит веселым. Его лицо напоминает майское небо в солнечный день. Подбрасывая на ладони буханку, Аркадий насвистывает.
— Земляк! — от толпы отделяется Цыган. Ему жаль парня, больно с ним расставаться.
— Дядя Семен! До свиданья, земляк! На вот хлеба.
— Да зачем? Тебе ведь самому…
— Бери! Вот сигареты, вот сыр. Бери! Скажи там, дома, если угодишь. Скажи, — Аркадий окидывает взглядом пленных, — скажи, что погиб за родину.
В толпе слышится смачный плевок.
— Так бы и съездил в морду. Пакость!..
— Да ладно тебе… Не дури, — упрашивает Цыган.
Аркадий ухмыляется.
— Разойдись! Чего столпились? — чуть не со средины двора приказывает Антон.
Степан заходит в коридор. Он мысленно пытается поставить себя на место Аркадия. Тяжело, невероятно тяжело. Чужой среди своих… Если бы можно было пожать руку этому пареньку, сказать теплое слово. А почему нельзя?..
— Иди сюда, — приглашает Степана Бакумов. Стоя у окна, он наблюдает за происходящим во дворе.
Пленные разошлись, и Цыган с земляком разговаривают под самым окном. До них не более двух метров. Бакумов слегка барабанит пальцами по стеклу. Аркадий поднимает глаза, кивает. Его лицо бледнеет, губы плотно сжимаются.
К воротам проходят конвоиры с ранцами и винтовками за плечами.
— Отъезжающие, строиться!
Аркадий, в последний раз кивнув, прикрывает на секунду ладонью глаза и стремительно уходит.
— Жаль… — Бакумов крякает, водит пальцем по стеклу. — Привет от Олега.