И вот котелок стоит на подоконнике, а Степан и Васек работают ложками. Строго соблюдается очередность. Раз зацепит ложкой Степан, раз — Васек.
— Царская баланда! Одна брюква, — нахваливает Васек, старательно облизывая ложку. — Почему дома не варят из брюквы суп?
— Ешь.
— Доедай. Скоро получим…
— Ешь! Ешь! — настаивает Степан.
Когда суп кончается, Степан потихоньку сообщает новому другу новость. Васек неузнаваем. Ослепительно сверкают его зубы.
— Я что говорил? Я говорил, брехня! Сердцем чувствовал!
Степан не успевает напомнить об осторожности, как Васек кричит на всю комнату:
— Товарищи! Этот «Клич» брешет хлеще всякой собаки. Сталинград наш! Норвежец говорил. Он-то не соврет. Наш Сталинград!
В комнате становится необыкновенно тихо и необыкновенно светло. Солнце, что ли, выглянуло из-за облака или от радостных улыбок пленных посветлело…
Вечером, после работы, в ревир зашел Федор. Садовников крепко пожал ему руку, показал глазами на табурет.
— Ну, что?
Бойков сел и угрюмо молчал.
— Иван! — крикнул врач.
Из-за одеяла-занавески проворно высунулась голова.
— Я ж туточки…
Врач кивнул на дверь.
— Чую, — санитар направился в коридор.
— Стукнешь, если чего… Говори, Федор. Долго тут задерживаться нельзя. У тебя расстройство желудка.
Качая головой, Бойков горько усмехнулся.
— Нервов, Олег, а не желудка. Танкист из головы не выходит…
Садовников тоже мрачнеет, молча смотрит из-под очков вниз, на пол.
— Нет ли курнуть? — спрашивает Бойков.
— Есть. Где-то была сигарета. — Садовников шарит по карманам кургузого халата, потом френча. — Специально для тебя приберег. Вот! «Дружок» угостил.
— Морда? — Федор достает из кармана кресало.
Какую-то долю секунды Садовников недоумевает, затем угол рта вздрагивает от короткой усмешки.
— Он… Слушай, здесь будет строиться важный военный объект. Морда говорил… Силами пленных фрицам не управиться. Мобилизуют норвежцев. И лопни фашисты на части — мы установим связь с коммунистами. Подобрал людей?
Бойков после глубокой затяжки выдохнул дым, вяло сказал:
— Людей хватит.
— Ты что? — удивленный врач вплотную подступает к Федору. Тот вскидывает глаза.
— Хочется верить тебе, Олег.
— И не можешь?
Бойков хлопает ладонью по столу.
— В ловушке мы. Что сделаешь голыми руками?
— Ненависть наше оружие. Давай людей!
— Бакумов из второй комнаты.
— Какой он?
— Такой горбоносый, черноватый.
— Кажется, знаю. Надежный? Смотри, Федор. Такое дело…
— Не беспокойся, Олег. Немного разбираюсь…
— Ладно, посмотрим… Еще!
— Старший барака Андрей Куртов.
— Антонов земляк?
— Да, без пяти минут артист… Комсомолец.
— А Степана из первой комнаты знаешь? Как он?
— Степана? — Бойков задумывается. — Друг Жорки? Вахтман подстрелил?..
От тревожных ударов в низ двери оба вздрагивают, переглядываются.
— Расстегнись! — приказывает врач, хватая со стола стетоскоп. — Сигарету!..
— Здоровеньки булы, господин комендант! — доносится из коридора неестественно громкий голос санитара.
— Здорово, хохляндия!
Дверь с шумом распахивается. Антон не заходит, а влетает подобно вихрю. Останавливается посреди комнаты.
— Принимаешь, арцт? Лечишь? Ну-ну, лечи… — Зайцев, подойдя к занавеске, рывком отдергивает ее, заглядывает в угол. — Понавешали всякой чепухи!..
Бойков, согнувшись на табурете, со страдальческим лицом держится за живот. А Садовников, будто не видя и не слыша Зайцева, говорит:
— Засорение желудка. Ничего удивительного. Была бы касторка…
— Как ножом… Терпения нет… — стонет Бойков.
Зайцев издали меряет его с ног до головы презрительным взглядом, затем медленно, будто украдкой приближается.
— Клизму ему, арцт, чтобы хвоста не поднимал! — зло выкрикивает Зайцев и хохочет. Так, хохоча, он срывается с места, четкими быстрыми шагами делает круг по комнате и с хода останавливается против Бойкова. Лицо серьезное и надменное. Будто и не смеялся. Губы плотно сжаты, отчего пухлый подбородок обострился и окаменел.
Бойков спрашивает, болезненно морщась:
— За что такая немилость? Не пойму…
— Так я… пошутил, — Зайцев усмехается и, схватив обеими руками табуретку, ловко вдвигает ее между ног, садится. — Один момент… Идея… Где ты так насобачился по-немецки? Займись со мной, подучи. Да ты не бойся, в долгу не останусь. Баланды всегда подброшу. Тут баланда — эликсир жизни. Ну, как?