Степан и Никифор переглядываются.
— А Сталинград-то причем? — спрашивает Бакумов.
Васек пожимает плечами.
— Откуда я знаю?
Бакумов насупился. Он недоволен. Не узнать самого главного.
— Если бы он по-русски говорил… — оправдывается Васек.
Степан и Никифор молчат, огорчая этим до глубины души Васька. Что же ему меньше их хочется знать о Сталинграде? Если бы он хоть немного кумекал в немецком. А на догадках далеко не уедешь.
— Сходи, — снова предлагает Степану Бакумов.
— Подожди! — Васек повертывается к дождю спиной, достаёт из кармана пакет из пергаментной бумаги, рвет его. Там три картофелины, половина порезанной на куски копченой селедки и несколько тоненьких скибок хлеба. Васек берет зелеными скрюченными пальцами картофелину и кусок селедки, протягивает Степану, потом столько же Бакумову. Тот в растерянности колеблется.
— Бери! — с нарочитой грубостью говорит Васек.
Под завистливые взгляды товарищей приношение норвежца мгновенно уничтожается. На заедку Васек выдает по два ломтика хлеба.
— Если охота запить — открывай рот… Самотеком нальется… Да, не все еще. Тут если о себе не позаботишься… — Васек вытаскивает из кармана согнутый кусок толстого шланга.
— Что это? — недоумевает Бакумов.
Ваську становится смешно. Пожилой человек, а не поймет. Странно!
— Подметка! Смотри, какая! Всем хватит, — Васек хлопает себя по карманам.
Бакумов внимательно осматривает отрезок шланга, пробует распрямить его.
— Добрая штука. Где добыл?
Взбодренный похвалой, Васек охотно рассказывает:
— Да под стеной цементного склада. Там их гора. Видать, от насосов. Хлопцы режут… Дунька больше всех старается. В карманы не входит, так за пазуху толкает.
Бакумов продолжает сосредоточенно рассматривать шланг.
— Износу не будет, — заверяет Васек. — Видишь, слой резины, слой ткани?
— Да… Ты видал, что в лагере над пожарным шлангом написано?
Зеленые брови юноши поднимаются.
— Это же не пожарный?..
— Шланги от насосов. За порчу их по голове не погладят.
Васек на секунду задумывается, затем сердито засовывает в карман трофеи.
— Ну и пусть расстреливают. А босой ходить все равно не буду. Всех не постреляют. Испугались… Да они не хватятся. Мало валяется всякого барахла…
Из-за укрытия появляется Егор, мрачный, как с тяжелого похмелья. Держа в опущенной руке шланг, он решительно приближается к пленным. С капюшона катятся струйки воды. Катятся по низкому лбу, по крупному носу, по губам, но Егор не замечает их. Выпученными глазами он ищет, на ком бы выместить скипевшуюся в злобу обиду. Ведь его били, а почему он не может? А били-то из-за них, падлов. Вот он даст… Тут кто сильней, тот и пан.
Пленным понятно настроение Егора. Они начинают работать. Гудит от падающих камней вагонетка.
— Очухался, — Степан бросает в вагонетку камень, вновь наклоняется.
Егор выжидает. Ему незачем торопиться. Радовалась, падлы, когда Овчарка с ним расправлялся… А теперь не так порадуетесь.
Садовников и повар сидят через стол один напротив другого.
— Заболел?
— Да нет… — под откровенно изучающим взглядом Олега Петровича повар слегка покашливает и смущенно теребит кончик уса. — На здоровье обижаться пока не приходится. Просто так зашел… Обнюхаться…
Врач неопределенно хмыкает. А повар, в свою очередь, целится исподлобья в него взглядом.
— Дух, значит, определить… — повар кладет на стол руки.
Прямота похожи на бесцеремонность. Врач в недоумении. Кто он? Ишь, как расперло… Олег Петрович уже пытался выяснить прошлое повара. Узнал немного. Нашлись люди, с которыми Матвей около трех месяцев был в одном лагере. И все.
— Ты что же, вроде бабы-яги? Та на расстоянии русский дух чуяла, — Садовников иронически усмехается, скорее по привычке, чем по необходимости засовывает под стекло очков большой палец, протирает…
— Нет, не дошел до того, чтобы на расстоянии… Потому вот и тут…
Садовников замечает, что ладони у повара широкие, толстые, с чернотой в порах, с нашлепками остекленевших мозолей. «Напоказ выложил, как документы», — неприязненно думает врач.
Повар, будто прочитав мысли Садовникова, убирает руки на колени.
— В гражданке поваром был?
Под рыжеватыми усами Матвея впервые появляется короткая усмешка.
— Где там… Кузнец я… Природный… Отец и дед молотком орудовали. И я сызмальства около горна. Сперва в колхозе, потом в мытыесе. В армии тоже… Лошадей ковал.