Аркадий думает о том, что неплохо бы эту фотографию поместить на стену. А вдруг боцману или унтеру захочется от скуки полистать еще раз журналы. Влетит. Скажут, порвал…
Денщик кладет журналы на тумбочку и ложится на застланный грубым солдатским одеялом матрац. Комната тесная и мрачная. Она служит умывальником и кухней для хозяев и спальней для денщика.
За тонкой переборкой слышатся голоса, а с голых неструганных досок смотрит на денщика воин великой Германии. В надвинутой до самых бровей каске, он держит наизготовке повешенный на шею автомат с «рогом». Аккуратному, как все немцы, воину нет времени даже побриться. Его волосатое лицо забрызгано то ли грязью, то ли кровью. Но самое впечатляющее в портрете — глаза. Глаза зверя, стерегущего добычу.
Когда Аркадий приклеил на стену портрет, унтер, придя умываться, спросил:
— Зачем это?
— Как зачем? — удивился денщик. — Нравится… Вы посмотрите, какая сила. Поразительная сила!
Унтер, ничего не сказав, продолжал усиленно растирать волосатую грудь мохнатым полотенцем. Потом молча подал полотенце денщику, и тот принялся усиленно растирать спину унтеру. Сухой и розовый Штарке подошел ближе к портрету, внимательно присмотрелся и согласился:
— Да, сила непреодолимая. Ты, пожалуй, прав, образец подражания надо всегда иметь перед глазами.
Аркашка засиял от удовольствия.
— Господин унтер-офицер, а что под портретом подписано?
Штарке еще ближе подступил к портрету, нагнулся, опираясь коленями о топчан.
— Подпись, Аркадии, мудрая, многозначительная: «Вот кто прокладывает нам дорогу в великое будущее».
— Действительно! — согласился денщик с восхищением. — Даже завидно таким людям, честное слово! Эх, почему я не родился немцем!..
С улыбкой одобрения на тонких губах Штарке глянул на денщика и пошел из комнаты, но в дверях остановился, вынул из кармана полугалифе начатую пачку сигарет, подал Аркадию.
— У нас там в буфете колбаса осталась. Съешь ее, чтобы не пропала.
Денщик вытянулся, щелкнул каблуками.
— Спасибо, господин унтер-офицер. Вы так добры…
— Ладно, Аркаша… Вот немецкому тебя надо учить. Как-нибудь займемся. Тебе следует хорошо знать немецкий. В школе-то не учил, что ли?
— Не давался он мне. Да признаться, особенно-то я и не усердствовал. Зачем, думаю, он. А теперь вот каюсь.
Спустя несколько дней денщик рядом с портретом воина приклеил обложку иллюстрированного журнала с изображением молодой немки. В костюме Евы, она сидела облитая солнцем на берегу озера. Гребешки голубых волн почти касались ее длинных, тонких ног, а легкий ветерок шевелил короткие рыжие волосы. Немка сыпала золотистой струйкой на колено песок и призывно улыбалась.
Боцману женщина не понравилась.
— Что за маскарад? К чему? Сними! — приказывал он, забыв в раздражении, что денщик не настолько остер в немецком, чтобы понять.
Унтер перебил боцмана. Он знал, что Майер рьяный женоненавистник. Собственно, ему больше ничего не остается, как ненавидеть женщин.
— А зачем снимать, Вилли? Она чертовски хороша. Какая грация!.. Не уступит Венере Милосской. Присмотрись к ней, Вилли. Да подойди поближе.
На морщинистом лице боцмана появилась гримаса отвращения, будто ему предложили выпить касторки. Он ворчливо отговаривался:
— Смотри, если хочется. А я не имею интереса. — Чтобы не выдать себя, боцман добавил: — Не в моем вкусе.
Не понимаю, каком смысл помещать такой снимок на обложку распространенного журнала.
— А я хорошо понимаю, — унтер разом расстался с иронией. — В этом большая политика. Да, да, Вилли, не улыбайся. Представь, какое впечатление произведет этот снимок там, за тысячи километров, в окопах. Солдаты еще раз вспомнят жен, невест. Каждому захочется поскорее вернуться к ним. А вернуться можно только через победу. И они станут драться, как львы. Вот какой смысл, Вилли. И я не вижу ничего особенного в том, что Аркадий пялит на нее глаза. Женщины, как и вино, возбуждают и стимулируют.
— Вот этого знака равенства я никогда бы не поставил, — криво усмехаясь, боцман вышел из комнаты.
Штарке остался на сей раз победителем. Склоняясь над раковиной, он начал насвистывать что-то веселое.
Денщик с видом провинившегося школьника нерешительно подошел к унтеру и, глядя в его голую спину, спросил:
— Господин унтер-офицер, я ничего не понял. Кажется, господину коменданту не понравилась женщина? Я сниму… Сейчас же сниму. Я не думал…
Унтер выпрямился и обернулся. В одной руке у него зубная щетка, в другой тюбик зубной пасты.