Норвежцы обескуражены.
Норвежцев, не обижая их достоинства, в шутку называют морскими извозчиками. До войны эта страна с населением чуть больше трех миллионов обладала огромным торговым флотом. Корабли под красным, перекрещенным двумя синими полосами флагом, бороздили моря и океаны, доставляя грузы во все крупные порты мира. Самые тесные экономические связи давно установились с Англией. Поэтому мало кто из норвежцев не знает в совершенстве английского языка. Многие умеют объясниться на французском, итальянском.
Меньше зависела Норвегия от Германии, и немецкого языка здесь почти не знают. С оккупацией же страны немцами норвежцы принципиально не хотят знать языка поработителей. Даже те, кто знает, не пользуются им. На все приказания немецких мастеров норвежцы упрямо твердят.: «Икки форшто».
Но сейчас норвежцам так хотелось растолковать русскому товарищу важную новость, что они с досадой пожалели, что никто из четверых не владеет немецким.
— Момент! Момент! — обрадованный догадкой, воскликнул белокурый. И скрылся.
Вернулся он в сопровождении норвежца в синем комбинезоне. Пододетый под комбинезон толстый шерстяной свитер делал его похожим на борца.
Степану еще издали лицо норвежца показалось знакомым. Людвиг! Вот неожиданность!
Шагнув навстречу, Степан спросил:
— Мы встречались. Не забыли? В нашем лагере…
— На память не жалуюсь. Добрый день, Штепан!
Людвиг протянул жесткую сильную руку. Степан обрадованно схватил ее, сжал насколько хватило сил.
— О, даже имя помните! А я вас искал. Людвиг, понимаете, мы не должны терять вашей руки! Руки норвежцев. Я от имени товарищей говорю…
— Наша рука всегда с вами, Штепан. Так передай товарищам.
— Спасибо, Людвиг! А теперь о Сталинграде. Что там? Скорей! Могут прийти…
Людвиг говорил языком сводки английского радио: под Сталинградом окружены и разгромлены 22 дивизии немцев, взято в плен 100 тысяч солдат, 2500 офицеров, 24 генерала во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Гитлер объявил трехдневный траур.
— Очень хорошо! Очень!.. — единственное, что мог сказать Степан.
Кашель, а потом свист вернули Степана к действительности.
— Тюскер!
Четверо бросились к рабочим местам, загремели железом. Людвиг, поспешно кивнув, скрылся за мешками цемента. А Степан побежал к Бакумову, который осторожно выглядывал из-за угла штабеля мешков.
— Пронесло… Думал сюда… Ну, как, узнал?
— Полный разгром! Удар скуловорот!
— Да ну! Точно?
— Еще бы! Точнее некуда. Людвиг сказал… Сто тысяч пленных!
Новость невидимой для немцев птицей запорхала среди пленных. В яме первым узнал ее от Степана Васек. Раскинув руки, он стоял несколько секунд точно помешанный. Сделав несколько бесцельных шагов, остановился, закричал:
— Двадцать две дивизии насмарку! Самого Паулюса зацапали!
Пленные, прекратив работу, с удивлением смотрели на Васька. Что с ним? Правду говорит или свихнулся?
— Овчарка! — Степан с силой рванул друга за рукав.
— А что мне Овчарка? Да плевал я теперь… Могу камнем прибить. Хотите? Запросто!..
— Работать! — Федор первым бросил в вагонетку камень.
Макс Гляс, называемый пленными Овчаркой, подходил медленно, с опущенной головой, весь напряженный, будто его давил тяжелый груз. Остановился, с руками в косых карманах кожаной тужурки, смотрел исподлобья на пленных.
Вагонетка гудела от падающих камней. Занятые работой, пленные не видели мастера, но каждый чувствовал его присутствие и каждый с внутренней дрожью готовился к его сокрушительным ударам.
Мастер подошел к крайнему пленному, пнул его в зад.
— Ауфштейн!
Пленный, не разгибаясь, испуганно засуетился, схватился за камень, который оказался ему не под силу.
— Ауфштейн! — рявкнул Гляс.
— Встань! — поспешил перевести Федор.
Пленный выпрямился, непроизвольно прикрыл ладонью лицо. Коротким ударом Овчарка отбросил руку пленного, несколько секунд пристально вглядывался в его испитое, грязное, щетинистое лицо. Перешел к следующему. Им оказался Васек. Не дожидаясь пинка, он сам выпрямился, уставился в мастера открытым опаляющим взглядом. Неожиданно Овчарка крякнул, отвернулся и побрел из ямы. По крутой каменистой тропе поднимался медленно и тяжело. Мастер наверняка знал, что там, в яме, работа прекратилась, но на этот раз не оглянулся.
В конторке никого не оказалось. Гляс сел за стол и слушал, как тоскливо стонет и плачет в железной трубе ветер. При сильном порыве из поддувала печки-буржуйки сыпался на железный лист белесый пепел.