— Помогите! — Федор кивает на упавшего пленного.
Двое поднимают товарища и отводят в сторону.
— Цемент нужен, а ты тут свалку устроил! Куча мала!..
Выпученные глаза Егора, стекленея, становятся неподвижными. Он молчит. Молчит секунду, а во вторую стремительно отлетает на мешки. Егор вскакивает, бросается на Бойкова, но снова валится от сокрушительного удара.
— Так его! Еще! — Васек чуть не пляшет от восторга.
Прибегает мастер.
— В чем дело?
— Падло! Ну, погоди! — рычит Егор, зажимая ладонью разбитые губы.
Мастер, конечно, ни слова не понимает и обращается к Федору за разъяснением. У того смуглые щеки взялись бледностью, губы заметно подрагивают.
— Он спал. Вот тут спал, на мешках, — Бойков показывает место, где спал полицай.
На мастера будто кипятком плеснули.
— Сакрамент! — визжит он. — Вон! Зачем мне такие лодыри?!
— Я доложу вечером господину обер-лейтенанту, — говорит Федор.
Вместе с вечерними сумерками рождается туман. Густой и липкий, он плотно окутывает горы, деревья, дома, толсто застилает море. За туманом не видно волн. Но они катятся. Свидетельством тому яростно упорные удары о скалы, о причальную стенку. У-yx! И тихо. Лишь, шипя и журча, опадает по камням вода. А потом опять: У-у-х!
На стройке вспыхивают огни. Укрытые сверху тарелками абажуров, лампочки светят со столбов, с кранов и экскаваторов, с качающихся мачт барж.
Окоченевшие пленные живут сейчас одной мыслью — скоро ли ударят в рельс, возвещая о конце работы. Скорей бы. Кажется, не дождешься…
И вот, наконец, бьют. Всегда звонкие всплески звуков сегодня вязнут в тумане. Их еле слышно.
Бум-бум… — доносится, как из подземелья.
Пленные спешат на построение. Ведь чем дружней они соберутся, тем скорее окажутся в лагере.
— Инструмент на место! — кричит полицай. — Эй, кирки!.. Черт вас побрал бы!
Пленные стремятся поскорее улизнуть.
Встав под стену сборного домика-конторки, Степан ждет Бакумова. Мимо спешат на построение пленные. Не так-то легко при тусклом свете узнать в потоке людей Никифора. Вот он, кажется? Нет. Возможно, уже прошел?
С крыши падают горохом капли воды. Падают то мимо, то на лицо. Степан плотнее прижимается к стене. Где его носит? Наконец-то!..
Степан покидает укрытие. Они молча идут рядом. Кто-то злобно кричит:
— Скорей! Дрогни из-за вас!
— Передал, — вполголоса говорит Степан. — Удивился, что так хорошо сделали. Просил найти надежного человека в портовой команде. Норвежцев туда не допускают. Будет ответственное задание. На фронтах пока ничего особенного. Бомбят Германию…
Они становятся в строй.
Проходит несколько минут, и Федор с начальником конвоя начинают считать пленных.
Унтер не оставил без внимания своих подопечных. Из разжалованных полицаев и «лагерных придурков» создали команду, которая работала в порту на разгрузке прибывающих из Германии пароходов. Разгрузившись, пароходы здесь же брали уголь и уходили за грузом, который следовало переправить в Германию. А переправляли в то время фашисты все, что можно было переправить из этой небогатой страны. «Если бы немцы могли, они увезли бы от нас даже скалы», — с горечью шутили норвежцы.
По просьбе денщика в портовую команду зачислили его земляка Цыгана. Почти с первых дней работы на новом месте у Цыгана завязались хорошие отношения с Никифором Бакумовым. Дело в том, что в порту у Цыгана не стало возможности сбывать кольца. Норвежцев нет, немцам же кольца лучше не предлагай: возьмет, а вместо платы сунет под нос кулак. И пропал труд…
Цыган ругал земляка:
— Догадала тебя нелегкая просить за меня. Постарался, называется. Так я ноги в два счета вытяну. Конечно… И нечего зубы скалить. Если бы я мог железом питаться, которое выгружаем…
Попытка Цыгана заиметь торговых агентов в яме оказалась почти бесплодной: агенты или не могли сбыть кольца или сбывали их так дешево, что пропадал смысл работы над ними.
В эту трудную пору и подвернулся Цыгану Бакумов.
— Просил один камрад хорошее колечко.
— Чудак человек, лучше моих ты во всем лагере не найдешь. Точно говорю. Не родился еще такой мастер… Тебе круглое или плоское? Вот…
Цыган открыл железную баночку, в которой лежало не менее десятка колец разных фасонов. Чтобы не испортить шлифовки, сохранить блеск, каждое завернуто в тонкую полупрозрачную бумажку.
— Выбирай. Может, с напайкой? Мой фасон. Никто таких не делает.
Бакумов замялся.