— Слыхал, как на фронтах? — спросил Бакумов.
— Так, краем уха… А что?
Бакумов надел на палец кольцо, любуясь им, повернул руку так и эдак.
— Здорово надраили. Огнем горит…
— Так что?.. Чего резину тянешь?
— Напирают наши. Ржев взяли. А союзники бомбы сыпят, что картошку. На Берлин семьсот тонн ухнули. Гамбург… Стелют ковром, что подвернется…
Темнота сгустилась, и Бакумов не видел выражения лица Цыгана, но он видел, как блеснули его зубы.
— Значит, палка об одном конце не бывает?
Бакумов задумчиво похлопывал ладонью по колену.
— Выходит, так… Гонят захватчиков…
Цыган сердито подкинул и поймал кольцо, сунул его в карман.
— А мы вот этими штучками занимаемся? Выходит, брюхо вытрясло, так и совесть вынесло?..
Бакумов молчал.
— Тошно, Никиш. Как в мышеловке. А что сделаешь? Ну, скажи?
— Если ничего не делать, то, конечно… А вот, скажем, пароход?.. — Бакумов указательным пальцем энергично ткнул в направлении пола.
Цыган оторопело прошипел:
— Как его? Голыми руками?..
— Трудно, — согласился Бакумов, — и опасно.
— Дело не в опасности…
— Не боишься?
— Ты за партизана меня не считаешь? — в голосе Цыгана обида, — Мы там не такое творили. Сколько поездов под откос спустили. А машинам счета нет…
— Было да быльем поросло, — тягостно вздохнул Бакумов.
— Да, теперь сидим, как на мели, — мрачно дополнил Цыган.
Вспыхнула, погасла и снова вспыхнула над дощатым столом электрическая лампочка. В коридоре загремели колодки: пленные, «наглотавшись» свежего воздуха, расходились спать.
— Что ж, пора и на покой, — Бакумов встал со скамейки.
Цыган тоже встал. Он забыл или не счел нужным передать Бакумову несколько готовых колец. Небрежно побросав их в жестяную коробку и зажав ее в ладони, он заспешил за выходящим из комнаты Бакумовым. У порога придержал его и горячо зашептал:
— Ты, Никит, во мне не сомневайся. Не подведу. И не думай даже… Не из таковских… Давно я себя не чувствовал так… Старое все встало… Как говорят, хоть сзади, да в своем стаде…
— Можно, Семен, и не сзади…
— Можно… Эх, разве я не понимаю, что ли?.. Если бы этой… хоть немного, кусочек… Вот тогда бы да!..
Весь разговор с Цыганом Бакумов в этот же вечер передал Садовникову. Тот задумался.
— Тебе видней… Сам как считаешь?
Бакумов утвердительно кивнул.
— Верю!
— Тогда давай… Скажи Степану… Пусть передаст… Интересно, что за поручение у них?
— Надо полагать, что-нибудь подсунуть в пароход. Я так и настраивал Цыгана.
— Пожалуй… — согласился Садовников. — Выходит, этот Виктор-Аркашка ловкач? Вот и мальчишка!..
Прошло два дня. По вечерам Цыган вовсе не занимался кольцами.
— Ты что же, задумал ноги протянуть? — пошутил Бакумов, напоминая собственные слова Цыгана. Тот досадливо отмахнулся:
— Надоело. Знаешь, все забурлило, зашумело, как в половодье.
Он помолчал и выразительным взглядом спросил о том тайном, известном, как он полагал, только им двоим: «Как же быть? Что придумать?»
Никифор вздернул плечами, дескать, ничего не знаю. И Цыган мгновенно завял. Опустив голову, с сожалением сообщил:
— Утром такой дурак причалил. Ох, и здоров. Вахтман-поляк сказывал: заберет отсюда солдат. Сейчас, говорит, много отправляют на Остфронт. Вот бы!..
На третий вечер Бакумов будто случайно встретил Цыгана в уборной. Выждав, когда не стало людей, спросил:
— Не ушел тот дурак?
— Стоит.
— Уголь брал?
— Начал.
Бакумов встал у двери так, чтобы было видно подходивших к уборной.
— На, добавь, им все мало…
Увидав на ладони Бакумова кусок угля с блестящими гранями. Цыган не сразу понял, в чем дело. А когда понял, качнулся, как пьяный. Но уже через какую-то секунду овладел собой, жадно схватил уголь, засунул в карман брюк и руку оставил там.
— Своих остерегайся… Задержись тут…
Цыган молча кивает, а глаза горят, дышит порывисто.
Бакумов не спеша выходит из уборной, бредет по двору, смотрит на темно-фиолетовое, усеянное звездами небо.
На следующий вечер Цыган весел как никогда. Его черная физиономия блестит не хуже старательно начищенных сапог, то и дело сверкают зубы. Он опять энергично взялся за кольца. Бакумов, как и положено компаньону, помогает.