Низ и стены канавы забетонированы, большая часть, укрыта толстыми железобетонными плитами. В «окна» виднеются в полумраке кабеля. Они напоминают вытянувшихся по дну удавов.
Примерно в двадцати метрах от первого бокса канава оканчивается глубоким бетонированным колодцем. От него отходит в разных направлениях уже три канавы. Они значительно уже и мельче центральной.
Федор видит, как высокий, костлявый электрик фирмы «Сименс», согнувшись вопросительным знаком, что-то кричит а колодец. Спустя несколько секунд из колодца выныривает Васек, который уже вторую неделю ходит в подручных электрика.
— Держи! — Васек подает мастеру ножовку, голубой обрезок жилы кабеля и, опираясь руками, довольно ловко выбрасывает себя из колодца. Электрик, схватив конец жилы, в ужасе ахает:
— Василь! Что ты наделал?! Я говорил — красный!.. Красный!.. Проклятье!.. Красный! Понимаешь?
— Я, я, форштеен… — Васек с невозмутимым видом тычет пальцем в жилу кабеля.
Растерянность на лице электрика сменяется яростной злобой. Он толкает Васька, замахивается обрезком жилы в свинцовой оболочке.
— Никс форштеен, — твердит Васек, опустив голову.
— Никс форштеен! — передразнивает мастер. — Саботаж! Да, да!.. Убить тебя мало! Что скажет обер-мастер? Пойдем к нему! Да, да! Я не должен страдать…
— В чем дело, господин мастер? — интересуется Бойков.
Мастер охотно рассказывает. Он приказал отрезать красную жилу. Семьдесят сантиметров… А этот паршивец отхватил голубую. Ее совсем не следовало…
— Ты что же это, а? — спрашивает Федор.
— А чего?.. Не понял… Черт его знает… — бормочет Васек, косясь исподлобья на Федора.
— Я восемнадцать лет у «Сименса»… И такая неприятность. Я должен доложить обер-мастеру… — стрекочет по-сорочьи электрик.
«Вот чертяка!» — мысленно восхищается Федор. Однако, взглянув на Васька еще раз, он неожиданно для себя ожесточается.
— Дурной! Больше сказать нечего. Прешь на рожон. Жить надоело, что ли? Забыл, как рассчитались за шланги? А за это тем более… Он вот доложит и все, конец тебе.
Васек, побледнев, молчит.
— Господин мастер, — обращается Федор к немцу. — Он говорит, что не понял вас.
— Как он мог не понять! — кипятясь, перебивает электрик. — Я повторил несколько раз. Несколько раз!..
— Да, но он совсем плохо знает немецкий. Хотя это не избавляет от наказания. Я запишу его номер. Провинившихся наказывает комендант лагеря господин обер-лейтенант Керн. Таков порядок, господин мастер. Будьте уверены — его строго накажут.
— Следует!.. Обязательно!..
Макс Гляс сидел в конторке над декадным отчетом. Почти непрерывно хлопала дверь. Входили и уходили мастера. Несколько человек курили на длинной скамейке, лениво переговаривались. Рыжеватый немец с бельмом на глазу широко позевнул.
— Эх-ха, поспать бы… Каждый день одно и то же… Тошно! Даже бить пленных надоело. А сначала было интересно. Правда?
— Во всяком деле надо иметь цель, — заметил Гляс, не отрываясь от бумаг.
С бельмом на глазу ухмыльнулся.
— У тебя это здорово получается, Макс…
Вошел немец с забинтованной шеей.
— А, Франк! Ну, как?
Тот повернулся всем корпусом.
— Разрезали. Адская боль. Искры из глаз!..
— Надо полагать… Доктора умеют кромсать. Находят в этом удовольствие.
Франк подошел к Глясу.
— Получи, Макс. Телеграмма…
С бельмом на глазу вскочил со скамейки.
— Ты успел завернуть в общежитие? Мне нет?
— Вот только Максу…
Гляс поспешно развернул телеграмму, и лицо его мгновенно стало таким же белым, как лежащие на столе бумаги.
— Что случилось, Макс?
Гляс, опираясь руками на край стола, тяжело и медленно встал, с грохотом выбросил ногой из-под себя табуретку, прислонился спиной к стене. Так он стоял, тяжело дыша, без единой кровинки в лице.
— Макс! Слышишь, Макс?
Гляс, пьяно качаясь, вышел из конторки. Мастера удивленно переглядывались. С бельмом на глазу сказал:
— Раньше письма и телеграммы доставляли радость, а теперь я боюсь их. Меня бросает в дрожь.
За дверью Гляс пересохшим ртом жадно глотал влажный воздух. Заметив смятую в кулаке телеграмму, расправил ее, еще раз пробежал глазами и сунул в карман. Нет стариков, нет брата, нет дома — ничего нет. Как же теперь? Как!..
Он куда-то шел, спотыкался, опять шел и оказался в яме. С появлением Овчарки русские стараются изо всех сил. Мастер смотрит и не видит их, а только слышит, как они натужно пыхтят, как гудит от камня вагонетка. Трусят. Дрожат за свои душонки. Альфреда нет. Погиб. Черт знает где погиб. И старики… Он представил, как ночью бомба разнесла в щебень дом, старый родной дом. А эти вот живут. Почему живут? Почему?! Нет, так не будет! Он не допустит! Не допустит!