Досадливым взмахом руки унтер останавливает вахтмана. Переводит и спрашивает:
— Где записка? Давай сюда! Не дожидайся, когда я потеряю терпение. Где, говорю, записка?! Не валяй дурака!
— Ее не было. Я не видел.
— Не видел! — хмыкает унтер.
— Нет.
— Так я покажу!.. Увидишь!..
Унтер не спеша обходит стол, в упор смотрит на Андрея колюче прищуренными глазами. Андрей непроизвольно сжимается, втягивает голову в плечи. Сейчас наступит то страшное, которое было с ним после побега. И все равно он не выдаст Инги. Нет, ни за что! Неужели вахтман убил Ингу?
Зажатым в руке пистолетом унтер бьет Куртова в скулу. Тот мгновенно валится. Штарке пинает его.
— Раздевайся!
У Андрея глаза застлало туманом, а на щеке что-то теплое-теплое. Сидя на полу, он проводит ладонью по щеке. Кровь. Но почему она такая черная? Значит, конец, финиш?.. З ярмарки едимо…
— Раздевайся! — повторяет Штарке.
Андрей носком башмака задевает за пятку другого, сбрасывает. Сидя, расстегивает френч, штаны.
— Снимай все! Нижнее снимай!
Андрей уже не удивляется. Спокойно, как о чем-то постороннем, он думает, где расстреляют его. Здесь не должны. Куда-то выведут.
Он стоит, стесняясь своей наготы, смотрит, как вахтман под руководством унтера исследует его одежду: выворачивает карманы, прощупывает швы, обшлага френча. Вахтман передает унтеру старенькую записную книжку, огрызок карандаша, обломок расчески. Унтер, полистав книжку, отрывает обложку. Как хорошо, что Федор порвал тогда фотографию. А записку он успел проглотить. Что она писала?
Унтер ногой отбрасывает к стене одежду Андрея, приказывает.
— Отведи его!
Вахтман понимающе кивает.
— Где прикажете, господин унтер-офицер?..
— Что? Что прикажете? — сердится Штарке.
Вахтман косит глаза на карабин, внушительно брякает им о пол.
— В карцер пока!.. Так и веди!
Вахтман прикладом выгоняет Андрея во двор. Здесь по-прежнему светит солнце и поют невидимые птички. Денщик встречает на крыльце Андрея сочувствующим взглядом. Аркадий хочет что-то сказать, но вахтман плечом грубо отталкивает его. «Вот гад! — негодует Аркадий. — Забыл, как сигареты клянчил»…
Опустив голову, Андрей идет по двору, мелкая острая щебенка режет босые ноги…
Вскоре возвращается из города обер-лейтенант Керн. Штарке обстоятельно докладывает ему о происшедшем.
— А девушка? — интересуется комендант.
— Ранена в плечо. Ее взяла скорая помощь.
— Уже сообщили о случившемся?..
— Нет еще, господин обер-лейтенант, но придется… Дело серьезное.
Керн, заложив руки за спину, ходит по комнате. Штарке, не поворачивая головы, следит за ним от стола настороженным взглядом. Седые лохматые брови Керна нахмурены, лицо мрачное. Он явно недоволен. «Слишком сердоболен старик, — думает Штарке. — Не понимает, что гуманизм для нас — вредное явление атавизма мешает достичь цели».
Комендант подходит к окну, распахивает раму. В комнату врываются солнце, пьянящий воздух, птичьи голоса.
— Штарке, можно подумать, что вы никогда не были молодым Я старше вас, но весну чувствую.
— Я тоже, господин обер-лейтенант…
— Тем более… Представьте себе молодого парня. Как он томится сейчас за проволокой. А тут девушка… Не понимаю, что нашли вы серьезного. Нельзя поддаваться мнительности, не верить в свои силы.
— Господин обер-лейтенант, у меня есть прямые указания…
— Ну и что? — перебил с досадой обер-лейтенант.
Ему окончательно надоели постоянные намеки Штарке на свою причастность к гестапо.
— Если позволить норвежцам и русским объединить ненависть к нам, может получиться…
— Чепуха это, Штарке! — вспылил обер-лейтенант. — Я солдат и верю в силу оружия. Любая безоружная ненависть бессильна против одного автомата. Утром отправите этого парня на общие работы! А девушку оставьте! Стыдно нам размениваться на мелочи.
Унтеру ничего не оставалось, как щелкнуть каблуками и сказать:
— Яволь!
Вечером Андрею бросили в карцер одежду, а утром вывели на построение.
Встав в строй, Куртов потянулся взглядом к белому дому. Но дверь балкона оказалась наглухо забитой досками.
Жильцы покинули дом.
Антон ушел в ночную, и Федор с Олегом чувствуют себя свободно. Лежа на топчане, Федор наблюдает, как врач разжигает печку. Сухие короткие чурочки (их принесли со стройки) почему-то никак не хотят разгораться. Олег Петрович уже несколько раз щелкал Федоровой зажигалкой, а теперь усиленно дует в печь. От вымахнувшего из дверцы дыма врач усиленно морщится, сдернув очки, трет слезящиеся глаза. Положив на пол очки, опять начинает дуть.