Колонна уходит вниз, огибая лагерь. Дорога становится все уже и уже. Слева — отвесно отесанная скала, справа — обрыв. Андрей идет крайним слева. Идет с неотвязным грузом раздумий…
Дорога настолько сужается, что пленным приходится прижиматься друг к другу. Конвоиры или смешиваются с пленными или, приотстав, собираются в хвосте колонны.
— Андре!
Андрей выпрямляется, как от сильного удара в спину. Что это? Галлюцинация? Неужели он сходит с ума?
— Андре!
Товарищи молча подталкивают его. В двух шагах от себя он с трудом различает две черные тени на черной стене. От тонкого аромата духов у Андрея кружится голова, рвется на части сердце, и он, кажется, теряет рассудок.
— Инга! Инга, — шепчет он, а больше сказать ничего не может.
Андрей находит ее узкие теплые ладони, крепко сжимает их и чувствует ответное пожатие… Если бы увидеть ее глаза…
Они стоят, а колонна бережно обходит их.
От внезапной вспышки фонаря девушки в ужасе прижимаются к стене.
— О, красотки! Фридрих! Вот чудо! Сюда! — конвоир пытается облапить Ингу. — Стой, милая! Не уйдешь!
Инга вырывается, ловко проскальзывает под руку конвоира. За ней — подруга. Они убегают. Их преследуют с нарочитым топотом, улюлюканьем и свистом, а после долго хохочут.
— Как их сюда занесло?
— Кажется, неплохие…
— Надо было крепче держать, Отто!
Лишь какие-то считанные секунды лицо Инги оставалось освещенным, но в памяти Андрея запечатлелась каждая черточка. Пожалуй, это произошло помимо его воли, автоматически. Никогда он не видел так близко Инги, и она оказалась куда лучше, чем он полагал, лучше той фотографии, которую порвал Федор. Как мгновенно страх в ее необыкновенных глазах сменился ненавистью, стремлением постоять за себя. Инга! И духи… Какой волнующий аромат. Ведь он артист, тонкая натура, умеет понимать и ценить прекрасное. И нельзя его равнять с другими. Он не может, как другие, месяцы и годы жить по-скотски. Не может! Нет!
На самой вершине горы, над деревьями в багряной листве, над развалинами домов, над морем стоит человек. Он поднялся для встречи с простором. Со дна лагерной ямы силуэт человека на фоне неба казался маленьким, но гордым. Андрей любовался им и тоскливо завидовал ему. Почему люди без крыльев? Вот подняться бы над проволокой, над горами…
— Что? Невесело?
Уголком правого глаза Андрей видит остановившегося сбоку унтера. Его присутствие неприятно.
— Сохнешь по зазнобе?
Андрей молча продолжает смотреть на вершину горы. Если бы можно было оказаться возле того человека.
— Пойдем!
Унтер за хорошим не приглашает, но Андрей почему-то не чувствует ни волнения, ни страха. Ему почти все равно. Лишь при мысли об Инге он ощущает легкое покалывание в сердце. Пронюхал, подлец! Ну и пусть. Унтер ничего не добьется. Андрей не видел Инги, не встречал.
— Пойдем! — унтер кивает головой, загадочно ухмыляется.
Андрею ничего не остается, как безропотно подчиниться.
Они минуют барак, подходят к воротам лагеря.
— Со мной! — бросает унтер, и часовой услужливо открывает калитку.
«Как просто все! — удивляется Андрей, выходя за проволоку. — Куда же? Неужели в гестапо?» В Андрее рождается страх. Он растет, растет. Андрею становится душно, жарко, а ноги не слушаются, «Да нет же, — старается успокоить себя Андрей. — Уже вечер, воскресный вечер… Хотя они, как филины, орудуют ночами»…
Идут рядом. Со стороны можно подумать, что они старые приятели. Унтер косится на Андрея. Ему приятно, что Андрей трусит. Это вселяет уверенность в осуществление задуманного.
Слева, глубоко внизу, остается стройка. В этой части города Андрей впервые. Здесь нет разрушений. Андрей с завистливым любопытством смотрит на встречных норвежцев, на уютные домики с большими светлыми окнами. Улица, спускаясь вниз, упирается в море. На тихой розоватой воде посапывает в ожидании пассажиров белый пароходик.
Унтер критически оглядывает Андрея.
— Вид у тебя неказистый, зарос весь… Зайдем в парикмахерскую.
— Зачем? — удивляется Андрей.
— Пойдем! Пойдем! — настаивает унтер.
И вот Андрей полулежит в вертящемся кресле. Оно почти в точности такое же, как в зубоврачебных кабинетах. Мастер-норвежец в белом халате любезно хлопочет над ним. Андрей с ног до головы закутан в белое. Он смотрит на себя в зеркало. «Какой я страшный… Даже самому противно. А когда-то девушки заглядывались на меня»…