Мастер, закончив стрижку, намыливает клиенту густую бороду. Намыливает не кистью, а руками. Это очень приятно, Андрей смежает от удовольствия глаза, а когда открывает их — встречается в зеркале со взглядом унтера, который сидит на диване.
— Компресс, массаж, одеколон! — приказывает унтер.
«Зачем эта канитель? Что ему надо? — думает Андрей в то время, когда мастер закрывает ему лицо парящей салфеткой. — Ух, черт, какое блаженство! Индивидуальная обработка? К политике кнута добавлен пряник?»
Парикмахер массирует Андрею лицо. Профессиональная любезность в глазах мастера сменяется настороженным недоумением. Он не может понять, почему все русские сидят за проволокой, а вот этого водят по городу, бреют, одеколонят. У мастера рождаются не добрые подозрения. Он с небрежностью брызжет в лицо Андрея одеколоном, срывает салфетку.
— Битте!..
Унтер расплачивается, и они уходят.
— Вот теперь другое дело… Если сменить обноски на доброе обмундирование — ни одна норвежка не откажется… — Штарке подмигивает и хохочет.
— Определенно. В лагерь даже пожалует, — иронизирует Андрей.
— Зачем в лагерь? У кого имеется голова, тот может гулять на свободе. Теперь совсем иные времена…
— Да, времена не прежние, — соглашается Андрей.
В маленьком павильоне у самой воды продают билеты на пароходик. Здесь же стоят красные весы-автомат.
— Становись! — унтер подталкивает Андрея на площадку весов, роется в карманах. На десятиоревую монету весы отвечают прямоугольным жетоном.
— Сорок один четыреста, — говорит унтер. — А было?
— Семьдесят шесть с граммами…
— Ого! Но при желании ты можешь восстановить свой вес за один месяц, даже быстрей. Станешь таким молодцом.
— Каким образом?
Унтер не отвечает. Он вертит в руке картонный жетон, подносит его к глазам.
— На каждом билетике у них имеется пожелание. На твоем вот о счастье… Как это перевести?.. «Не упускай возможности счастья». Хочешь познакомиться с центром города? Сходим в кино. У них без сеансов. В любое время заходят.
Андрей давно уже понял, куда клонит унтер. Старается, чтобы он продался. Почему именно ему предлагает? Считает слабее других? Кусок хлеба и относительная свобода в обмен на честь, родину? Ничего себе сделка. И как хватает совести предлагать… Считают русских за баранов.
— Ты с другими себя не равняй. Ты — артист, совсем иная натура… Я понимаю, как тебе трудно.
— Я слесарь! — возражает Андрей.
— Брось! — досадует унтер. — Я знаю больше, чем ты думаешь. В личной карточке можно все написать, бумага…
Пароходик, сделав рейс, снова причаливает. По трапу сбегают три девушки, сходит женщина с ребенком, мелкими чопорными шажками семенит высокий, сухой старик в черном котелке и с тростью-зонтом в руке.
— Господин унтер-офицер, идемте в лагерь, — предлагает Андрей.
Унтер поджимает тонкие губы.
— Не желаешь в кино? А водки хочешь? Русской водки? Мне это ничего не стоит. Слушай!.. Ты можешь повидаться с той девчонкой… из белого дома. Я помогу…
— Напрасно стараетесь, господин унтер-офицер. Я не подхожу вам. Сломано ребро, и вообще я весь изуродован. Неужели этого мало?
Унтер заметно веселеет. Ему кажется, что не все еще потеряно. Если хорошо постараться — то этот идиот спасует. За ним потянутся остальные…
— Чепуха!.. — смеется унтер. — Капитально подремонтируем. И ребро, между нами говоря, очень кстати. Тебе не придется думать о фронте. Будешь в караульной службе прохлаждаться. Немца заменишь.
— Да, это заманчиво… — Андрей после тяжелого вздоха добавляет: — Идемте в лагерь!
Унтер, щурясь, смотрит на противоположный берег неширокого залива.
— На площади, вон за тем зданием, памятник Григу. Недурная работа. Что ж, пойдем в лагерь.
Теперь Андрей идет впереди, а унтер чуть приотстает. Впрочем, Андрей не замечает этого. Он думает об Эдварде Григе и слышит мелодию. Как чудесно она сочетается с дикими скалами, фиордами, соснами, Ингой… Да, чтобы хорошо понять Грига, надо видеть Норвегию.
К лагерю они подходят, когда уже совсем темнеет. Вот то место, где Андрей встретил Ингу с подругой. До чего смела. Ни с чем не считается.
— Стой! — приказывает унтер. — Знакомое место, а? Вот давай и поговорим тут. Конечно, не так любезно. Хотя это зависит только от тебя.
Андрей рассеянно смотрит в темноте на унтера и слышит не его, а тихое задумчивое журчание ручья, отзвуки горного эха, видит скалы и сосны. Сосны… Под напором ошалелого ветра они лишь слегка клонят вершины и возмущенно шумят, шумят… «„Пер Гюнт!“ — догадывается Андрей. — Да, там такая музыка…»