Она уже закончила и проверяла напечатанное, когда дверь отворилась и вошел Сент-Ги.
– Мама сказала, что у вас есть для меня чеки на подпись. Где они? – поинтересовался он.
Роза указала на стопку бумаг и ждала, пока он, оперевшись рукой на стол подле нее, ставил свою подпись на каждом чеке. Затем, аккуратно сложив их, передал ей:
– Приложите их к сопроводительным письмам, и они еще успеют к вечерней почте. И если на сегодня это все, то я отвезу вас обратно на машине. Когда будете готовы, найдите мою мать в холле, а я подожду снаружи.
Хотя был еще ранний март, в округе уже наступила весна. Воздух был нежен, вечернее небо на горизонте окрасилось в нежно-желтый цвет, обещая и завтра такой же безоблачный день. Роза помедлила перед тем, как забраться в машину, и Сент-Ги, наблюдавший за ней, предложил:
– Если вы не слишком спешите домой, то, может, захотите ознакомиться с тем, что составляет источник нашего существования? Не думаю, что у вас уже сложилось полная картина, что такое пробка.
– Могу судить о ней лишь на основе того, что поведал нам Блайс о предстоящем вам ежегодном цикле.
– До тех пор, пока он не принимает в нем участия… – пробурчал Сент-Ги, приводя машину в движение, – ему… Ну да ладно. Как я и предполагал, за последнее время вы вдоволь насмотрелись на Блайса, не так ли?
– Да, он часто заглядывает к нам.
– Слишком часто?
– О нет! – Чувствуя, что должна защитить Блайса от невысказанного скептицизма, таящегося за сухим вопросом, Роза добавила: – Он на всех парах обучает Сильвию французскому. Вы бы только посмотрели, как он ведет себя с нашими покупателями! Он не столько продает, сколько заставляет их чуть ли не упрашивать себя позволить сделать покупку.
– Да, язык у Блайса хорошо подвешен. Могу себе представить… – В тоне Сент-Ги явственно проскользнуло желание не говорить больше о Блайсе. Но Роза ради справедливости решила все же продолжить тему.
– Вряд ли это честно по отношению к нему. Ведь вы сами и предложили, чтобы Блайс помогал Сильвии в магазине, – напомнила она. – Он помогает нам обеим, и мы благодарны ему.
– Если вы находите, что дела и впрямь идут так плохо, то почему бы не расширить немного поле деятельности? Например, найти общий язык с поставщиками, чтобы торговать тем, что обеспечило бы более широкий покупательский спрос?
Роза покачала головой:
– Вы не представляете, как мало возможностей в Мориньи и сколько людей пытаются ухватиться за них, чтобы свести концы с концами. Я сомневаюсь, сможем ли мы найти хотя бы одну надежную ниточку, за которую могли бы потянуть, не ущемив при этом чьи-то интересы. А ставить подножку соседям – это нечестно.
– А между тем ваше отношение к моему предложению – не платить пока арендную плату – остается прежним?
– Благодарю, но тем же самым.
– Но почему?
– Потому что, – она перевела дыхание, – так или иначе, все равно придется платить. – Затем, вздрогнув от быстрого взгляда в ее сторону, значение которого она не поняла, неуверенно добавила: – О боже, какими помпезными, должно быть, вам кажутся мои слова?
– Нет! Просто… очень уж детскими, – ответил он, усилив паузой значение последней части фразы, и она не нашлась что возразить.
Повисло молчание, которое продолжалось, пока они ехали по дороге, ведущей к одной из пробковых плантаций. Ворота были открыты, и возле бревенчатой хижины стояла очередь девушек с короткими изогнутыми косами.
– Монсеньор…
– Монсеньор!.. – Они неловко поклонились Сент-Ги и заулыбались Розе.
– Наши резчицы поросли получают свою плату. Они работают сдельно, – объяснил он и посмотрел на ноги Розы в сандалиях на толстой подошве. – Обувь у вас подходящая. Это хорошо, – заявил он. – Мы можем прогуляться, поэтому оставим здесь машину, и я покажу вам, что эти девушки делают на плантации.
Часом позже Роза воочию увидела порядок, созданный из хаоса поросли и кустарника ловкими и опытными руками девушек. Ствол за стволом очищался, обнажая узловатые корявые корни, а срезанная поросль и все лишнее или сжигалось, или складывалось в аккуратные пирамиды для уничтожения на следующий день – с принятием всех необходимых противопожарных мер предосторожности.
Она увидела также за работой подрезчиков ветвей, которым только годы практики позволили добиться такого мастерства.
– Пробка, к несчастью, упрямое дерево и всячески сопротивляется людям. Оно стремится разрастись в ширину, искривляется и желает быть заскорузлым и суковатым. Мы не можем позволить ему расти так, как вздумается, поэтому приходится с особым искусством заниматься подрезкой, чтобы стволы были высокими и прямыми.
Затем они подошли к краю огороженного пространства, где находились деревья, готовые к обдирке коры.
Положив руку на шишковатый ствол, Сент-Ги сказал:
– Вот здесь, как можно ниже, мы делаем горизонтальный надрез. Затем то же самое – как можно выше. Потом несколько вертикальных надрезов, стараясь по возможности придерживаться естественных трещин коры. Мастерство состоит в том, чтобы срезать слой достаточно толстый, чтобы он имел товарную ценность, и настолько тонкий, чтобы не повредить клетки дерева для роста в будущем новой коры. Затем кору кипятят и спрессовывают для отправки морем в ближайший порт на аукцион. Наша пробка по большей части отправляется в Сен-Тропез или Тулон.
– Вы только выращиваете пробку и продаете? Ничего из нее не изготовляете?
– Нет. Мы просто растим на продажу. – Он хлопнул рукой по стволу. – Деревья на этом участке предназначены для второй обдирки и дадут нам кору лучшего качества, чем та, что была снята первый раз семь лет тому назад. Для третьего раза деревья будут готовы не раньше чем лет через десять: они живут и дают кору двести лет, а лучший съем – приблизительно в сто лет.
– И это при том, что вы начинаете снимать кору, только когда они достигнут двадцатилетнего возраста или что-то около того. Выходит, чтобы дождаться полноценного урожая, надо потратить на это целую жизнь?
– Точно. Но ведь ничего не случается по мановению руки, и никто не начинает на пустом месте, дожидаясь, пока деревья на плантации дорастут до зрелости.
– Кто-то когда-то должен же был начать с нуля, – улыбнулась Роза.
– Конечно. Применительно к нашему случаю, род Сент-Ги восходит ко временам еще до крестовых походов. Факт, который помогает, как вы понимаете, если счет идет уже не на года, а на поколения. И не вызывает сомнений, что тот, кто заложил первую плантацию, рассчитывал, что его сын дождется, когда из желудей вырастут полноценные деревья, а уж внуки и правнуки – тем более.
– И что, в роду Сент-Ги всегда были сыновья?
– Вплоть до нынешнего дня – всегда, да и сейчас нет причины бояться, что их больше не будет. Если не сыновья, то хотя бы внуки.
– Да, пожалуй, – согласилась Роза.
Когда они возвращались к машине, она поймала себя на том, что размышляет – каким он может оказаться жестоким, если его сын, подобно Блайсу, выкажет полное пренебрежение к наследственному выращиванию пробкового дуба. В это не хотелось верить, и Роза не могла не пожелать, чтобы Сент-Ги относился терпимее к такому вопиющему нарушению вековых традиций, как бы больно ему ни было, и вообще был добрее к людям, чьи взгляды на жизнь отличаются от его собственных.
На обратном пути в Мориньи, возле самого въезда в шато, на склоне холма им встретился другой автомобиль. Обе машины остановились. Флор Мичелет, сидя за рулем, наклонилась, чтобы протянуть руку Сент-Ги, и вопросительно вскинула бровь в сторону Розы.
Сент-Ги объяснил, что Роза находится в командировке.
– Пробка для нее – дело новое, поэтому я предпринял ознакомительный тур под моим руководством по своим владениям. Конечно, я не забыл, что ты обедаешь с нами, хотя надеялся вернуться к твоему прибытию, – сообщил он Флор.