Они проехали мимо чабана, сидящего на заготовленных кем-то бетонных плитах, чуть не раздавили крохотного желтовато-серого индюшонка. Вера далее вскрикнула от страха.
— Что-то не нравится мне этот рейс, — вдруг сказал Лобунец.
— Со мной? — вскинув неровные бровки, Вера доверчиво поглядела на Потапа.
— Ну что ты! — мотнул головой Лобунец. — Плохо, что наряда нет. Знаю я этого Иесуса.
«Вот и Потап дал Лясько божественное прозвище», — удивилась Вера.
Машина приблизилась к полям фильтрации, остановилась возле кучи бутового камня. Вера и Потап набросали его в кузов уже довольно много, когда откуда-то выскочил приземистый, черный, с искаженным от ярости лицом начальник участка Сидорчук. Подбежав к ним, закричал так, что его, наверно, можно было услышать в городе:
— Жулье! Кто вас послал? Жулье!..
Вера стала объяснять, что есть договоренность по телефону, но Сидорчук, все более распаляясь, так что даже пена выступила в уголках рта, подскочил к кабине и, тарахтя по ней кулаком, завизжал:
— Вор на воре! Сваливай, а то в милицию отведу!
Смущенные Потап и Вера сбросили камень, снова влезли в кабину и, пристыженные, двинулись порожняком в обратный путь.
Никогда в жизни Вера не была так оскорблена, как сейчас. Лицо ее покрылось красными пятнами. Она не вошла, а ворвалась в прорабскую. Лясько, не читая, подписывал какие-то бумаги и невинным голосом спросил:
— Привезли?
Вера остановилась перед его столом, пепельные волосы ее, казалось, развевал ветер, грудь тяжело вздымалась.
— Вы… вы… — начала она и перевела дыхание. — Не заставите нас воровать! Не этому учили нас в школе…
Лясько понял, что камень не привезен, быстро посмотрел через Верино плечо, будто плотнее закрывая за ней дверь.
— Галиматня! — тихо прошипел он. Лысина его вспотела, отечные круги под глазами стали глубже. — Ты меньше рассуждай: тоньше губы — толще пузо. Должон я сэкономить материал? Правдой не обуешься. Это придумано не непосредственно нами. Подумаешь, на благородство претендует! Я тебе прямо скажу, при закрытых калуарах, — он опять метнул вороватый взгляд в сторону двери, — на стройке все на том стоит: кто кого обдурит!
— Неправда! — гневно закричала Вера, и уши ее из розовых стали красными. — Раз вы сами такой, так думаете, все такие же. И сейчас водкой несет.
— Да я тебя!.. Да я тебе! — наливаясь бурой краской, скверно выругался Лясько и поднялся. — Такую преспективу дам…
Дверь прорабской открылась, на пороге появился Потап, глухо, медленно произнес:
— Нет, мы тебе «преспективу» дадим! Пошли, Вера!
Во дворе, когда они были уже далеко от прорабской, Вера вдруг разрыдалась, Лобунец смятенно уставился на нее.
— Ну чего ты? Ты ж здорово шакалюгу отхлестала! Чего ж ревешь?
— Я… все равно… после работы… в комитет… и к Григорию Захаровичу, — всхлипывая, пообещала Вера.
— Правильно! — одобрил Потап. — И я с тобой.
Получив зарплату, подруги отправились домой.
— Раз Григорий Захарович пообещал разобраться — разберется! Сразу позвонил секретарю партбюро! — ликовала Вера.
— А Лясько-то у Григория Захаровича раньше нашего побывал, слыхала? — напомнила Лешка. — Наговорил, что мы лентяйки, приказу не подчиняемся… Грубиянки… Вот сволочь!
Степная ширь, синее море вдали действовали успокаивающе. Ничего! Все будет по справедливости. Дружелюбно гудели провода, добрым взглядом провожал подрастающий комбинат.
— Ты куда вечером собираешься? — спросила Вера.
— Здрасьте-пожалуйста! — Лешка сделала насмешливый реверанс. — Я куда? Мы же вместе договорились в порт пойти.
— Я не смогу… — Вера, краснея, опустила глаза.
— Ясно! — вспыхнула Лешка. Она еще вчера, как только зашла в комнату подруги, почувствовала что-то неладное. Во-первых, Верка была надушена сверх всякой меры «Крымской розой», во-вторых, у нее над постелью появилась странная вещь — прикрепленный кнопками листок из ученической тетради, а на нем карандашный рисунок: заяц-пикадор в широкополой шляпе, с пикой наперевес, вздыбил коня. На листе надпись: «Ковер». А сбоку, сверху вниз, пояснение: «Сделан из лучших сортов древесины». Понятно, чьих это рук дело! Художник от слова «худо»… Просто шутовство! Она уже навела справки у Панарина. Анатолий Иржанов за полгода переменил три профессии. Теперь — ученик паркетчика Самсоныча. Думал, легкий труд, а труд-то оказался ого какой!
Ну разве не безобразие, что какой-то «тип» затмил Верке весь мир и даже ее лучшую подругу! Батюшки! Да она еще и брови намазала сажей!