Желание увидеть ее стало настолько сильным, что он бесконечно перебирал возможности встреч: пойти в школу? подойти на улице? послать письмо? Но тут же все это отбрасывал, понимая нелепость подобных шагов.
Его семейная жизнь, казалось бы, давно вошла в незыблемое русло привычек, обязанностей, и он никогда прежде не думал, что может прийти вот такое…
Алексей учился на втором курсе мединститута, когда в кассе студенческой столовой увидел Таню — молоденькую смешливую девчонку с детски розовыми щеками, природой данными кудряшками каштановых волос, влажным блеском мелких острых зубов.
Возле кассы вечно увивались парни: острили, совали Тане записочки, назначая свидания и зная, что она не придет. Но Таня сразу же, как она потом рассказывала, выделила из всех именно Алексея: он не старался произвести на нее впечатление, был скромен и немногословен. Она разговаривала с ним охотнее, чем с другими, была приветливее и ласковее. Как-то так получилось, что они однажды вместе пошли в городской парк, а в другой раз очутились на набережной. Когда же он впервые поцеловал ее, она охотно ответила ему.
Под Первое мая их пригласила к себе на вечеринку Танина поддруга. Уже под утро Алексей пошел проводить Таню. Она жила окраине города. Они остановились у небольшого деревянного дома. Таня, немного охмелевшая, взбудораженная, прошептала:
— Мама уехала погостить к тете.
…Таня была его первой женщиной, как и он — ее первым мужчиной. Алексей был ей бесконечно благодарен за доверчивость, с удивлением отметил, что новые отношения не принесли ему ожидаемой радости. «Ну что ж, так, наверно, бывает у всех, — решил Алексей. — И только романтики раскрашивают в неимоверные цвета свои чувства».
Когда же Таня, охваченная паникой, призналась, что будет матерью, Алексей счел для себя невозможным отказаться от не очень-то своевременного отцовства.
Вскоре они сыграли свадьбу и поселились у Таниной матери.
Получив диплом, Алексей постарался, чтобы жена вечерами кончила десятый класс, который она прежде бросила, и поступила в торговый техникум.
Со временем Алексей открыл в Тане одну очень огорчившую особенность характера: она неохотно делилась с людьми чем бы то было, не спешила им на помощь, старалась не замечать тех, ко могла помочь. Он даже как-то подумал, что ни врач, ни учительница из нее не получились бы.
…Когда у Куприяновых родился сын, они назвали его Володей, честь отца Тани. Малыш рос славным, смышленым, болел редко. Таня оказалась матерью самоотверженной, и Куприянов считал, что в общем у них в семье все идет неплохо, могло быть и много хуже при таком скоропалительном браке.
…Теперь в его жизнь входило нечто совсем неведомое. В новогоднюю ночь он был у Альзиных один потому, что Таня с Володей уехали к тяжело заболевшей бабушке, а ему стало нестерпимо тоскливо дома.
Именно с этой ночи все и началось. Но что? В смятении он готов был осуждать себя. «Так нельзя, — говорил он. — Надо взять себя в руки».
И в гости-то к Чаругиным Алексей пошел сегодня для того, чтобы доказать самому себе, что вот, как прежде, вместе с Таней и к друзьям и ничего-то ему не надо, и доживут они, как жили и раньше, в мире терпимом, прочном и выверенном.
Но из сегодняшнего посещения друзей тоже ничего хорошего вышло. Он был в гостях рассеян, оживился, только услышав от Валентины Ивановны историю Шеремета и участия в ней Юрасовой. Вчера ему попались на глаза строки из «Витязя в тигровой шкуре», и сердце рванули слова: «Суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна». Да, непостижна. Но всегда ли прекрасна?
— Вы?! — поразился Куприянов, войдя в палату, где лежал Рындин, и увидев Леокадию в белом халате.
Она, тоже ошеломленная этим ночным появлением, встала, держа в руках книгу.
— Мой ученик… операция… — начала объяснять она.
Узнав, в чем, дело, Куприянов упрекнул:
— Что же вы мне не позвонили?.. Ну, я теперь сам пригляжу за вашим знаменитым Рындиным.
Добавил виновато, словно сожалея:
— Вы извините, я пройдусь по больнице и потом возвращусь….
Она снова села у постели Рындина. Мальчик спал. Леокадия переменила пузырь со льдом, безуспешно пыталась продолжить чтение.
Через полчаса Алексей Михайлович возвратился с молоденькой медицинской сестрой.
— Вот Шурочка посидит немного возле вашего питомца, а мы пройдем в мой кабинет… Вы ничего не имеете против?