«Значит, можно, значит, можно… А я врываюсь в чужую жизнь».
— Вы знаете, Алексей Михайлович недели две тому назад заболел — тяжелейший сердечный приступ. Такой молодой, и вот на тебе… Даже в больницу уложили.
Они въезжали в город, миновали пятиморские «Черемушки».
— Я, Валентина Ивановна, здесь выйду, — слабым голосом сказала Юрасова.
— Да вас не укачало ли? — встревоженно спросила Чаругина.
— Немного. До свиданья.
«Алексей в больнице… А я не имею права даже навестить его, не то что подежурить возле постели. Но что с ним? Как об этом узнать? Кого попросить пойти к нему? Папу?»
Леокадия с ужасом отмела эту мысль. Разве могла она отцу, с его взглядами на семью, рассказать о Куприянове?
«Вызвать Сашу? Но это нелепо. Что же делать? Ему плохо, я должна его увидеть! Разорвала, не читая, письма, может быть, посланные из больницы».
Она очнулась у интерната. Навстречу бежала вытянувшаяся за лето, загоревшая Лиза.
— Леокадия Алексеевна, здравствуйте! Ой, как я по вас соскучилась!
— И я тоже.
— А у Рындина — вот потеха! — усы под носом, честное слово!
— Ничего не скажешь — событие. Ну, пойдем, расскажешь, как провела лето…
И сразу стало легче.
Подумала уже спокойнее: «Сегодня же узнаю в больнице, как его здоровье. Почему из всего надо делать тайну?»
В больнице ей сказали, что доктору Куприянову теперь лучше и он дома, а на работе не будет еще с неделю…
…Алексей Михайлович действительно уже второй день лежал дома, и Таня с присущей ей хлопотливостью ухаживала за ним, а ему совестно было глядеть ей в глаза.
«В чем же она виновата? — думал он. — Ну ладно, у нас нет любви. Но ведь были общие радости, общие переживания. Как же все это пустить под откос? И что будет, если каждый, прожив уже большую жизнь, поддастся нахлынувшему на него новому чувству? Неужели нет от него заслона из долга? Леокадия все это понимает лучше меня, потому что гораздо чище, порядочней. Потому и уехала… А я… Надо найти в себе силы и не писать ей, не встречаться с нею…»
Он крепился и все дни, что вылеживал дома, старался не думать о Леокадии, старался быть внимательнее к Тане, к сыну.
Но когда через несколько дней пошел на работу, опять все нахлынуло с еще большей силой. Он не был безвольным человеком, и обстоятельства не раз подтверждали это, но сейчас ничего не мог поделать с собой. Он не мог не видеть Леокадию. Жизнь без нее становилась невыносимой, и Куприянов снова послал письмо, рассказал о болезни, умоляя написать ему «до востребования» хотя бы несколько строк.
«Неужели и в этом мне будет отказано?»
Бабушку — Ирину Михайловну — уложили с обострением радикулита в больницу, поэтому в садик за братом отправилась Иришка.
Такие поручения она очень любила: сразу чувствуешь себя взрослым человеком. И в детсадике интересно.
Тетя Леша, мамина подруга, рассказывала, что всю мебель для детсадика они сделали в своей мастерской. Вот бы в интернат заглянуть! Тетя Леша говорила, что они и полки для городской библиотеки сделали и скамьи для парка. А еще рассказала, как они праздновали день рождения Ленина и к ним пришли в гости старые коммунисты.
В интернате, оказывается, есть сводные отряды, и лучший из них поехал в Москву. Везет же людям!
Иришка ускорила шаг — не опоздать бы к Ванюшке. Отношение ее к брату прошло ряд превращений. Сначала, когда Вани еще не было, она просила маму: «Сроди мне назавтра братика». Когда же он появился и стал орать, забирать все внимание матери, Иришка начала ревновать к этому крикуну, старалась даже не подходить к нему. А потом, как-то незаметно, пришло покровительственное отношение, и она с готовностью присматривала за братом.
…Иришка вошла в коттедж, отведенный под детский сад.
В столовой поглядывал вниз с буфета огромный плюшевый слоненок в штанах из голубого бархата. Иришка приоткрыла дверь в спальню, в туалетную, где «именные» горшочки, как зеленые соты, угнездились в деревянных стойках вдоль стены, и, наконец, обнаружила брата среди карликовых гардеробов. На каждом наклеен рисунок: то арбуз, то козел, то клубника, чтобы владелец легче мог разыскать именно свою дверцу.
Ваня усердно сколупывал картинку — морковку, и его маленькое скуластое лицо было озабоченно.
— Ты зачем? — напустилась на него сестра. — Домой, домой! — подражая голосу матери, взяла она за руку мальчика. — Ах, бессовестный!
По дороге она вспомнила, что здесь недалеко живет папа, и решила на минуту заглянуть к нему.