Все рассмеялись.
— Что-то Гаранжины запаздывают, — заметил Григорий Захарович и покосился на тарелку с жареными семечками — она стояла в глубине буфета. Страсть любил пощелкать дома, но при гостях, под сдерживающим взглядом Изабеллы Семеновны, не решался проявить свои плебейские наклонности. Хотя до Гаранжиных можно бы…
— А я на днях с Мишкой своим остро конфликтовал, — подхватил разговор Чаругин. — Прихожу с политзанятий и говорю Вале: «Двойку заработал». Сказал так, для красного словца, потому что отвечал неважно. А наутро отшлепал Мишку за баловство и поставил в угол. Время на работу отправляться. Говорю ему примирительно:
— Ну, подойди, попрощаемся.
Смотрит букой.
— Иди же!
А он из угла:
— Не хочу! Двоечник!
Разговор зашел о жизненной стойкости, о преодолении хворей.
— Пять лет назад, — хрипловатым голосом сказал Альзин, — было у меня кровоизлияние в мозг. Лицо перекосило, почти вовсе отказала правая рука. Ну что делать? Начал цветы разводить, копаюсь в клумбах целыми днями. И знаете, что спасло? Книга одна… Ее подсунула мне Беллочка…
Изабелла Семеновна покраснела до корней белых волос.
— Прочитал я там историю Клемансо. После двух кровоизлияний, немного придя в себя, он в семьдесят лет стал президентом Франции. Прочитал я и решил: какого черта падать духом, цветочки сажать. Надо разорвать круг обреченности! И что вы думаете? Дело пошло на поправку, скоро я смог дать нашему министру телеграмму: «Готов выполнять новое задание».
— И все же, — вмешалась Валентина Ивановна, — надо как-то щадить себя, не работать на полный износ. Вы сами, Григорий Захарович, рассказывали, как восхищались умением немцев отдыхать. Они ведь не пропустят обед из-за производственного совещания.
— Э-э-э, милые мои! — весело воскликнул Альзин, и его круглый живот колыхнулся в кресле. — В этих делах нам заморщина не указ. Недавно к нам сюда приезжали иностранцы и диву давались: «Что вы за люди? Еще крышу над цехом не возвели, а уже машины в нем работают. Мы так не можем». А мы должны! Чтобы не попасть в цейтнот. Это, гроссмейстер Мигун, кажется, называется выигрышем темпа?
— Но и обедать! И желательно вовремя, — Мигун улыбнулся Изабелле Семеновне, надеясь на ее одобрение.
— Вы, юноша, у Беллочки поддержку не найдете. Она нигилистка в хозяйственных делах и, если возможно не сварить обед, а задержаться в своем детском саду, не упустит такого случая…
Изабелла Семеновна посмотрела на мужа укоризненно. Он почувствовал, что допустил бестактность, и поспешно сказал:
— А не пора ли нам подумать о новогоднем столе? Гаранжины вот-вот придут…
Резко задребезжал телефон. Григорий Захарович взял трубку.
— Да? Что-что? Поднимите людей из ближнего общежития… Добровольцев, конечно. Пришлите за мной машину. Электросварщиков немедленно, по тревоге.
Он повернулся к Мигуну и Валентине Ивановне:
— Возле ТЭЦ прорвало трубы. Вода подступает к кабельной трассе. Вас прошу остаться здесь. Если понадобитесь — вызову.
Протестовать было бессмысленно: они достаточно хорошо знали его характер.
По безлюдным улицам куролесит пурга. Ветер осатанело воет, забрасывает снегом ветровое стекло. Ныряя по ухабам, машина примчалась к ТЭЦ. Альзин побежал к месту аварии. У помп то сгибались, то разгибались людские фигуры. Снежные смерчи вели на них озлобленные атаки.
Вместе с Григорием Захаровичем к траншее подбежали двое — верзила и маленький, похожий на школьника-подростка. Фонарь на мгновение осветил их лица. «Лобунец и Панарин», — узнал Альзин.
Потап отстранил от ручки помпы уставшего человека, словно радуясь, что может дать работу легким, закричал во всю глотку:
— Новогодний вечер побоку! Выпивка побоку! А как я деньги собирал! «Гуси, гуси!» — «Га-га-га!» — «По десятке?» — «Да, да, да!»
В такт словам он качал помпу.
Панарин заменил человека на другом конце насоса, крикнул, задохнувшись от ветра:
— Вот-то жизнь холостяцкая!..
Появилась запыхавшаяся Лешка. Увидев на Потапе и Стасе хорошие костюмы, ахнула:
— Ребята! Да разве же можно?..
Но в ту же секунду поняла: не только можно — необходимо, и требовательно закричала, не узнав Альзина:
— Ведра давай!
Сама побежала за ведрами. Когда опасность миновала, Лешка, вылезая из траншеи, увидела Альзина и обомлела.
Вот, чертова дуреха, на кого она орала. Желая скрыть неловкость, сказала как ни в чем не бывало: